Васко Пратолини - Метелло

— Я шел на службу и переходил площадь Гольдони, как вдруг меня арестовали. Я еще не дожил до тридцати лет, а карьера моя уже кончена! Меня знает генерал Сани, у меня дядя — капитан, а мне никто не верит, — повторял он, не понимая, что эти достоинства вряд ли могут снискать ему расположение новых товарищей.

Метелло видел головы, прижатые одна к другой, настороженные лица, обращенные к окну, освещенные слабым светом силуэты людей, готовых вскарабкаться вверх, к решетке высокого окна…

— Это опять я, Антоньетта Монсани. Я говорю за жену Лукарелли Эджисто. Она жива и здорова, но легкие у нее слабые и кричать она не может: годы уж не те!

И вдруг, поспешно, словно не дождавшись своей очереди, ворвался молодой, звонкий голос:

— Салани Метелло, это я, Эрсилия! Салани Метелло, я дочь Куинто Паллези!

И сейчас же вслед за тем на улице послышался топот коней, отрывистые, резкие приказания, угрозы, вопли, брань, но, покрывая все, еще секунду звучал голос Антоньетты Монсани, полный гнева и обиды:

— Душегубы! Полицейская сволочь! Слушайте все, они объявили осадное положение! Гиго, они меня уводят!

И словно эхо, из камеры, наполненной людьми, ухватившимися за решетку, раздался взрыв проклятий, брань, вопли.

— Антоньетта!

— Джина!

— Лидия!

— Розина!

— Аннита!

— Эрсилия! Эрсилия!..

И когда наконец глубокой ночью воцарилось молчание и в спертом воздухе камеры стихли даже повизгивания Корради, не мог заснуть один лишь Метелло. Наступил рассвет, а он все повторял про себя: «Вот выйду отсюда — и женюсь на ней!»

Пытаясь объяснить те или иные события, сыгравшие решающую роль в нашей жизни, мы часто говорим: это судьба, даже не знаю, как это получилось… Подобно тому, как бывает летом в лесу: все кругом спокойно, деревья защищают от полуденного зноя, тишь да благодать повсюду, и вдруг — лес, такой свежий и тенистый, внезапно загорается! Поднявшийся ветер перебрасывает пламя с ветки на ветку, и вот уже весь лес превратился в один пылающий костер. Так бывает и с чувством. Оно нежданно проникает к нам в сердце, и вот еще недавно зеленое деревцо охвачено пламенем.

Эрсилия не забыла ни лица, ни имени Метелло и вспоминала о нем с симпатией, сама не ведая того, что сердце ее трепещет в ожидании. В то время ее судьба казалась ей совсем иной. Не так давно Эрсилия поступила в мастерскую искусственных цветов, где, кроме нее, работали еще десять женщин. Среди них она была самая молодая и красивая и, по словам товарок, «живая как ртуть». Хозяин мастерской влюбился в нее и хотел на ней жениться. Это был человек лет сорока, воспитанный, умевший заставить уважать себя. Он недавно овдовел, и теперь в его большом комфортабельном доме не было хозяйки. Эрсилия дала согласие на обручение, но никак не могла привыкнуть называть его Лоренцо. Каждый раз у нее невольно вырывалось: «синьор Роини».

В то утро, на обратном пути из муниципалитета, куда они ходили оглашать свою помолвку, им повстречалась группа демонстрантов, размахивавших палками и кричавших: «Хлеба!» Это были люди из Сан-Фредиано, родного предместья Эрсилии, — она их всех хорошо знала.

Большинство из них действительно принадлежало к работящему, голодному люду, хотя были здесь и подонки. Например, Луккези, вор, недавно вернувшийся с каторги; но ведь и он тоже был голоден! А рядом с Луккези шли Гиго Монсани, Джаннотто Джеминьяни, Фьораванти — всё друзья ее отца.

Джаннотто был каменщиком. Лет тридцати он женился на Анните, совсем еще девчонке, которая росла вместе с Эрсилией. Теперь она работала на табачной фабрике и готовилась впервые стать матерью.

— Милан в руках народа! — кричали демонстранты.

— В префектуру! В префектуру!

— Хлеба! Хлеба!

— Эксплуататоры! Ваш час настал!

На мгновение у Эрсилии мелькнула мысль, что если хорошенько приглядеться, то среди этих возбужденных лиц можно будет увидеть и ее отца; но тотчас же она почувствовала нечто вроде утешения при мысли, что его нет, что он избавлен от всего этого отныне и навеки…

Будущий супруг схватил ее за руку и заставил укрыться в каком-то подъезде.

— Виселица — вот что им нужно! — воскликнул он.

В рядах демонстрантов вместе со стариками шли молодые. Среди них, кроме Джаннотто, был и Гвидо Чаппи, сапожник, который сначала ухаживал за Эрсилией, а потом остыл, как раз когда у них появилась возможность чаще встречаться, так как он открыл мастерскую в каморке рядом с их домом… Женщин было немного, но они казались особенно возбужденными. Ими предводительствовала Миранда. Она была подруга Эрсилии, табачница, как и Аннита, но ее недавно уволили. Эрсилия не удивилась, увидев ее здесь. С тех пор как отца Миранды сослали, ее, как говорили в Сан-Фредиано, «словно тарантул ужалил». В красной косынке, низко повязанной на лбу, в блузке с засученными рукавами, она и сейчас казалась одержимой.

— Миранда! — позвала Эрсилия.

Роини втащил ее в глубь подъезда.

— Ты что, в своем уме? — вскричал он. — Они уже давно готовились к этой вылазке. Преступная сволочь!

— Ничего подобного, — возразила Эрсилия. — Они правы!

— Я человек мирный, и ты, девочка, позабудь о среде, в которой выросла. Понятно?

Она не успела ему ответить. Позади них появился человек — он собирался запереть подъезд.

— То же самое творилось в сорок восьмом году, ровно пятьдесят лет назад… Выходите, прошу вас… — говорил этот высокий, чуть сгорбленный человек с седоватой бородой и в черной ермолке. — Выходите же, выходите, — поторапливал он.

Улица внезапно опустела. Магазины были закрыты, шторы спущены. Вдалеке, там, где начинался окруженный тишиной и залитый светом Понте Веккьо, легко можно было вообразить себе баррикады.

Со стороны виа делле Терме появилось ландо со спущенными занавесками. Кучер бешено гнал лошадей.

— Это революция, — сказал еврей в черной ермолке, запирая подъезд. — Власти застигнуты врасплох.

— Все равно эти негодяи ничего не добьются! — отвечал Роини, тащивший Эрсилию за руку. — Ну же, поторапливайся, мы еще успеем дойти до мастерской.

Эрсилия вырвала руку.

— Они правы! — повторила она.

— Пойми меня хорошенько, Эрсилия! Ты должна слушаться. Ведь я пока что еще твой хозяин, а кроме того, уже почти муж. Мы ведь только что огласили нашу помолвку…

— Да?! — воскликнула она, рассмеявшись ему в лицо. — Можешь ее расторгнуть, и не смей думать, что я когда-нибудь стану твоей женой. Девушке из Сан-Фредиано нужен не такой муж!

И как раз в этот момент — не всегда ведь сумеешь объяснить течение своих мыслей — она почему-то вспомнила о Метелло и так живо представила его себе, словно он был тут, рядом. Ей даже показалось, что она снова слышит его голос: «…Здесь они даже ремней и шнурков у нас не отбирали».