Ханна Бренчер - Если ты найдешь это письмо… Как я обрела смысл жизни, написав сотни писем незнакомым людям

Я подняла глаза, не поставив подпись. Я даже не слышала, как мои подземные приятели из MTA объявляли все станции до 161-й улицы, стадиона «Янки». Вагон изменился. Люди передвинулись с тех мест, которые занимали изначально, и мы уже приближались к моей станции, откуда мне нужно было пройти четверть мили до дома, мимо магазинов одежды и ресторанов фастфуда.

Ботинки! Строительные ботинки без шнурков. Я стала искать их взглядом – а их не было. Та женщина исчезла. Словно ее вообще здесь не было. Бессмыслица – как я могла настолько увлечься письмом, что даже не заметила, как она исчезла! На ее месте сидел парень с ирокезом. Его глаза были закрыты. Теперь он мог вздохнуть посвободнее, поскольку давка в поезде уменьшилась. Он сидел, вытянув ноги в проход, положив их одна на другую. Шнурки у него были на месте.

Дописав письмо, я поняла, что не знаю, что с ним делать. Оно было закончено, но та женщина никогда не узнает, что оно предназначалось ей.Я уставилась на неподписанное письмо, написать под ним свое имя или так и оставить без подписи. Я не знала, что делать.

Я не могла позволить той женщине уйти. Несмотря на старания вытолкнуть ее из моих мыслей, образ ее в тот вечер шел за мной по пятам. И на следующее утро тоже. Я искала ее в поезде в часы пик следующего дня. Но так и не нашла. Я до сих пор пристально смотрю на людей, одетых в ярко-красные шапки, вглядываюсь в цвет их глаз, чтобы понять, не того ли они самого землисто-карего цвета, как у той женщины в вагоне метро.

То письмо так и оставалось лежать в моем блокноте до тех пор, пока я не поняла, как подписать его именем, которое казалось мне истинным и правдивым. Со временем появилась правильная подпись:

Света тебе и любви!

Девушка, которая просто пытается найти свой путь

Девушка, которая просто пытается найти свой путь. Это описание «село» на меня как родное в тот же миг, как только я нацарапала его на странице. От него оставалось ощущение надежности – как будто надеваешь отличную пару обуви, зная, что не сотрешь до волдырей пятки, даже если будешь преодолевать в ней большие расстояния. Я слишком долго прислушивалась к рокоту, который каким-то образом превратился в истину о том, что я должна непременно все вычислить, должна знать, куда иду. Следующий поворот. Пятилетний план. Большой вопрос «Что дальше?». Я сидела там, в поезде, и перед глазами у меня красовалась новехонькая, с иголочки, подпись. Я почти ничего не знала о том, что будет дальше в любой произвольно взятый момент, – и, как ни странно, это меня ничуть не волновало.

Это была я, потерянная настолько, что приходилось говорить себе: «Так, ладно… Я не очень точно представляю, куда иду или куда меня поведут, просто собираюсь следовать процессу написания писем и надеяться. Просто следовать и надеяться».

Надежда может быть очень мощной штукой, когда решаешь вплести ее в путешествие. Надежда может все перетряхнуть. Она убедит тебя, что, даже если ты не знаешь, в какую сторону направляешься, что-то встретит тебя в конце пути.

Что-то сломалось внутри меня, когда я написала то первое письмо. Может быть, лопнуло молчание; может быть, дала трещину потребность сделать все идеальным; но с этой страницы на меня в упор смотрела истина. Я могла бы в тот день замостить толстым слоем честности все вокруг, потому что письмо заставило меня вспомнить, каково это – выпускать слова наружу, вместо того чтобы удерживать их внутри, пока не рванет.

Такие же честные письма, печатая шаг, выходили из меня одно за другим, пока я не заполнила ими весь блокнот, – и это случилось скоро. Я не могла остановиться. Я перестала выбирать слова – это слова выбирали меня. Они будили меня в два часа ночи, умоляя, чтобы я их записала. Они вплетались в крики уличных торговцев по дороге на работу. Они расталкивали друг друга, вырываясь наружу, стремясь обрести покой на странице. Внутри меня точно щелкал выключатель, переключаясь с «давай-ка я напишу кому-нибудь письмо» на «или эти слова выйдут из меня – или будут преследовать меня до тех пор, пока я не дам им выйти».

Я начала в случайном порядке выбирать людей на улицах. Низкорослых. Высоких. Явных туристов. Сами не зная, они становились на один день моими друзьями по переписке.Я устраивала им экскурсию по моей жизни. Мы вместе сидели в крохотных кофейнях и на скамейках, выстроившихся вдоль аллей Центрального парка, стараясь решить задачи, которых никогда не понимали. Я разговаривала с ними о жизни, о любви и обо всем том, чего мне всегда хотелось, и о том, что мне было страшно сказать вслух, потому что тогда желание казалось более реальным.

Я писала с честностью, какой у меня никогда не было, даже когда я по вечерам делала записи в своем дневнике. Эти письма были иными. Они были большими, слепящими кусками моего сердца, но они были еще и историями. Каждое из них заставляло меня отчетливо осознавать то, что творилось вокруг, даже когда мне хотелось вернуть все обратно в русло нормальности. Даже если не происходило ничего настолько особенного, чтобы выдергивать это из контекста дня и подносить к свету. Я перестала чувствовать себя такой одинокой в городе, который для некоторых людей звучит скорее эхом, чем песней.

Я заполнила весь блокнот. И снова оказавшись в поезде, всего через пару дней после этого, решила его перелистать. Я написала десятки писем за невероятно короткое время. У меня ни на минуту не возникало ощущения, что они принадлежат мне. Всегда казалось, что они предназначены для других людей.

Не знаю, откуда изначально взялась эта идея. Я вдруг осознала, что эти слова больше никогда мне не послужат. Тогда я вернулась к первому письму и вырвала его из переплета «павлинового» блокнота. Огляделась по сторонам, проверяя, заметил ли кто-нибудь, чем я занимаюсь. Никто не поднимал взгляда от электронных книг и телефонов.

План был ясен. Яснее, чем все, что я ощущала в себе на протяжении долгого времени. Я буду разбрасывать эти любовные письма по всему городу Нью-Йорку. И как только каждое из них окажется на своем месте, я начну писать новые. Ты хочешь знать почему? Потому что это заставляло меня что-то почувствовать. Мне подумалось, что в это я могу влюбиться. Было ощущение, что мне нужно просто делать то, что я могу полюбить. Мне даже не хотелось понять истоки этого знания или пытаться их вычислить. Я хотела проверить, куда это меня заведет.

В конце концов, блокнот был уже полон. Какой еще у меня был выбор, кроме как выдирать из него листы и оставлять письма там, где найдут их другие люди?

Я попыталась представить, какая надпись могла бы побудить меня подобрать письмо, подумать, что оно предназначено для меня, если бы я нашла его в случайном поезде метро или в кофейне. Мысленно перебирала варианты: Открой меня. Подбери меня. Забери меня домой.