Чжан Сяньлян - Женщина - половинка мужчины

Вот и все, мой Вороной. Только ты знал, насколько я скрытен с другими, потому что только тебе я по-настоящему доверял. Ты помогал мне в трудную минуту, ты был свидетелем того, как я снова стал человеком. Что ж, скоро и мне за тобой по этой дороге. Я не могу, как ты, ждать, когда кто-нибудь с кнутом уведет меня в новую темницу. А ведь все вроде бы к тому и идет. Скоро, видимо, наступит конец короткой и случайной оттепели.

Вернувшись с работы, я поставил лопату у двери и вдруг заметил на стене пастуший кнут. Он уже покрылся тонким слоем пыли. Я дернул за него, вытащил вместе с гвоздем и разломил пополам.

— Пришел? — Она сидела на маленькой скамеечке, перед ней стояла корзина с яйцами. Она улыбнулась мне.

— Угу.

— Лошадей жалеешь? — Она стала по одному перекладывать утиные яйца в глиняный кувшин. Кувшин был наполнен горячей подсоленной водой.

— А о чем тут жалеть? Я о людях-то и то не жалею.

В комнате было тепло, железная печка раскалилась докрасна. Я подержал руки над печкой, потом закрыл глаза и прижал ладони к лицу. На мгновение я словно провалился в какое-то приятное, тихое забытье. Вот он, домашний уют, которого так недостает многим. Но человек волен создать его, волен и разрушить. Теплая печка зимним днем, занавески на окнах, кувшины, банки, кружки, две маленькие комнаты — все это мое, для меня. Но за них я заплатил свободой.

— Вот. Я для тебя засолила утиные яйца. Погляди, — сказала она у меня за спиной.

— Ну, что еще там? — Я открыл глаза и глянул на нее.

Она как будто не заметила моего равнодушия, помолчала секунду, а потом снова засмеялась:

— Время летит так быстро. Мы, когда поженились, купили совсем маленьких утят, а теперь смотри, сколько они яиц принесли.

Да. И кошка тоже выросла. Вон — свернулась себе беззаботно у печки, глаза зажмурила и мурлычет. Это она выскочила наружу, когда сюда поздним вечером вошел Цао Сюэи. Наверное, как и Вороной, успела многое повидать на своем веку и знает, что самый опасный зверь — это человек.

Склонив голову, она продолжала перекладывать яйца из корзинки в кувшин. Яйца не сразу опускались на дно, а зависали в рассоле, образуя ровный белый слой. Она сказала с довольным видом:

— Я слышала, южане любят соленые яйца. Это правда?

Я хмыкнул:

— О чем ты только не слышала!

Она подняла голову и взглянула на меня. Ее глаза как-то потускнели. Она поджала губы и осторожно, чтобы не рассердить меня, сказала:

— Почему ты никогда не забываешь то, что я когда-либо сказала?

— Слова-то можно забыть. Вот с поступками потруднее.

Я отдернул занавеску и вошел в спальню. Сел за стол, который сам смастерил из дверной створки, и взял книжку. На обложке было напечатано: «Дневник хунвэйбина». Я положил книгу перед собой…

Неожиданно она отдернула занавеску и ворвалась в комнату.

— Вот что я хочу сказать тебе. — Она села на кан. На ее лице было написано нескрываемое возмущение. — Хватит попрекать меня какими-то прошлыми грехами. Погоди, как бы тебя самого не прищучили.

— Ты о чем? — Я удивленно уставился на нее. Я уже успел забыть, что сказал ей пять минут назад.

— Я тебе повторю. Если ты будешь вспоминать мои прошлые дела и задумаешь со мной разводиться, то я вытащу на свет твои дела нынешние. Пусть будет плохо нам обоим! — Ее глаза горели злобой. Слез не было, но казалось, что она вот-вот заплачет.

— Я… а какие мои дела ты имеешь в виду? — Мне следовало бы догадаться, что она вспыхнет. Таков был ее характер: с виду тише воды, покорная, но внутри словно накапливается сила, и потом — вспышка.

— У-тю-тю! А что это ты строчишь каждый божий вечер? Нет, ты точно взялся семью развалить!

— Да, в свободное время, вечером, я кое-что пишу для себя, но это не имеет к тебе никакого отношения. Какое тебе дело до этого? — спросил я как можно спокойнее.

— Как это — какое дело? Конечно, есть дело! — Она уже кричала. — Имей в виду, что ты здесь не один. У тебя семья. Наша семья состоит из двух человек…

Я глубоко вздохнул. Да, семья из двух человек. Почему мне это и в голову не приходило? Я обманываю ее, я навязываю ей ответственность.

— Ты, конечно, думаешь, что я ничего не замечаю, — сказала она. — Каждый вечер ты вроде здесь, рядом. Но я чувствую, что мысли твои витают неизвестно где!

Я снисходительно усмехнулся:

— Что за чепуха. Я всегда говорил, что у тебя чересчур богатое воображение.

— Хватит валять дурака! — сказала она зло. — Я тебе тоже давно говорила, что нечего высовываться, лезть на рожон. Но ты не слушаешь. Смерти ищешь! Ведь скольких людей из-за дневников пересажали. Ты что, об этом не знаешь? Хочешь сказать, что этого преступления ты еще не совершал?

— Не совершал, — ответил я нахально.

— Хорошо бы, — сказала она. — Ах, если бы ты только забыл мои прошлые дела… Нужно будет умереть — пойду с тобой…

На мгновение слова ее тронули меня. Спектакль, который разыгрывается с незапамятных времен и до наших дней. Может, рассказать ей все до конца — о чем я думаю, что делаю? Но разве она такая женщина? Я заставил себя посмотреть на нее: красивая, грубоватая и весьма невежественная, даже глупая. Ее можно соблазнить, она вызывает интерес у таких людей, как Цао Сюэи. Перед моими глазами вдруг возник уже почти забытый учитель младших классов, увлекавшийся сочинением стихов о любви. Он отбывал срок в одном лагере со мной, а свои три года получил по доносу жены. Я сжал губы.

— Ладно, будет тебе. С чего вдруг такая паника? Просто я испугался, что стал забывать то, чему учился. Вот и пишу что в голову придет, вспоминаю с пятого на десятое…

— А разве ты сам не говорил, что никогда ничего не забываешь? — На ее лице мелькнула холодная саркастическая улыбка, но тут же пропала. Она словно специально показала на секунду свои ровные белые зубки. — С пятого на десятое! Нет, ты как раз очень хорошо знаешь, что пишешь! Почему ты пишешь о критике буржуазного права, о критике Сун Цзяна? Я, слава богу, тоже образование получила! Приемник тебе купила, думала развлечь. А ты, как на службе, каждый вечер надеваешь наушники и слушаешь, слушаешь. Зачем?..

— Ну, хватит, хватит! Я не собираюсь с тобой тут скандалить. — Мне хотелось прекратить этот разговор. Я улегся на кан и всем своим видом изображал усталость.

— Что тебе нужно? Чего ты хочешь?.. — забормотала она, не сводя с меня глаз. Глаза ее наполнились слезами, но она не позволяла себе расплакаться.

Я задумал уйти от тебя, и не только от тебя, но и из этих мест.Но вслух я ничего не сказал и, отвернувшись смотрел в окно. Что-то в этой открывающейся бескрайней дали, в сером высоком небе заставляло мое сердце биться чаще.

— Я давно поняла, что ты не такой, как другие мужчины. Ты всегда говоришь правду. Ты не сволочь и не трус. — Она присела на кан и заговорила как-то просительно. — Знаешь, очень часто, когда ты спишь, я смотрю на тебя, прикасаюсь к тебе. Иногда даже целую… Но ты такой разный — неизвестно, чего от тебя ждать в следующую минуту. То бываешь хорошим, добрым, то, чуть что не по тебе, начинаешь мучить меня упреками. Все это нелегко выдержать! Ну, ничего, я тоже могу за себя постоять! Да стоит мне только намекнуть о твоих делах наверх, и был Чжан Юнлинь — и нет Чжан Юнлиня! Или ты меня совсем за дурочку держишь? Я же вижу — ты что-то задумал. Считаешь, меня можно не принимать в расчет?.. Как бы не так! Не выйдет.