Чжан Сяньлян - Женщина - половинка мужчины

Она была в спальне, сидела, притаившись, как мышь. Но вскоре, видимо, почувствовала запах паленой бумаги и, отдернув занавеску, вошла в комнату.

— Что ты делаешь? — Она бросилась ко мне и попыталась выхватить разодранную тетрадь.

Я оттолкнул ее.

— Тебе-то что. Или все еще надеешься отличиться?

Она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами, как будто впервые видела. Обмякнув, она опустилась на табурет.

— Вот что я скажу тебе, Чжан Юнлинь. Не будет тебе счастья. Неужели ты думал, что я могу это сделать? Я ведь тоже человек.

Она сжала руки, так что пальцы побелели. Губы ее искривились, глаза ярко блестели, и по лицу медленно катились слезы.

Я знаю, что ты бы этого не сделала. Но у меня нет другого выхода. Я любил тебя. Но теперь должен сделать тебе больно. Так больно, чтобы ты смогла меня забыть.

— Кончено. — Я бросил в огонь последний листок. — Между нами все кончено.

Она сидела в комнате одна.

Все эти дни она не выходила на работу, оставалась дома, но не лежала, а оцепенело сидела на табуретке. Вещи в квартире покрылись густым слоем пыли. В комнатах как будто стало темнее — несмотря на то, что на улице было уже тепло и солнце светило совсем по-весеннему.

Она подняла на меня глаза, и в них я уловил боль и ненависть одновременно. Она пошевелила губами, но так и не произнесла ни слова. За эти дни она сильно сдала — словно потускнела, покрылась пылью, как и все вещи в комнате.

Я с трудом удерживался, чтобы не подойти к ней. Но раз уж все решил, незачем травить ей душу. Я сбросил рабочую куртку, умылся. Закатал рукава и, подойдя к кухонной доске, специально погремел пустыми мисками. Только тогда она заговорила:

— Ты стряпать собрался? Все есть. У печки, чтобы не остыло. — Помолчав, она добавила: — И не бойся. Ничего в еду я тебе не подсыпала.

Я ел, понемножку цепляя палочками рис. Я вдруг понял, что все эти дни она по-особому готовила мне рис — наверное, думала, что мне, как южанину, это будет приятно. Я невольно поднял глаза. Она сидела у стола ко мне спиной, немного согнувшись. Руки ее устало лежали на коленях, и вся она, словно окаменевшая, показалась мне похожей на где-то виденную скульптуру. Весеннее солнце проникало в комнату через окно, и вся ее фигура была словно окружена светящимся ореолом. В этот миг внутренний голос сказал мне: запомни! Ты должен запомнить! Когда-нибудь сможешь вспомнить и восстановить это мгновение. Печаль и страдание снова придут к тебе. Запомни. Все это должно остаться в твоей душе…

Вечером мы молча ложились спать, потушили свет. Тогда она, тяжело вздохнув, проговорила:

— Теперь я знаю, что семья распадется. Сегодня куда-то делись все утки и кошка. Мы не замечали их, но они жили в нашем доме, и у них была душа. Люди не такие. Когда в семье плохо, людей надо ткнуть носом, чтобы они поняли. А животные все чувствуют раньше и исчезают раньше — сами…

Прошло довольно много времени, пока я собрался с духом и спросил:

— Ты так и не нашла ни кошку, ни уток?

Она не отвечала.

— Они сегодня пропали?

Она молчала.

— Удивительно!

Опять ни звука.

Я немного испугался. Но потом уловил легкий звук ее дыхания. Я вдруг ощутил, как дорого мне даже дыхание этой спящей женщины. Что-то дрогнуло во мне. Я должен сохранить в душе каждый ее вздох…

Высказывание Председателя Мао: «Надлежащим образом осуществлять борьбу, критику, исправление».

Заявление

Мы, Чжан Юнлинь и Хуан Сянцзю, являемся членами третьей сельскохозяйственной бригады. С прошлого года состоим в браке. Однако в настоящее время чувствуем, что не сошлись характерами и не можем составить крепкую семью. Продолжение семейной жизни не будет способствовать производительному труду в бригаде и исправлению каждого из нас. Имеется обоюдное согласие на развод. Имеется согласие и в отношении раздела имущества. Мы оба будем и впредь всемерно участвовать в социалистическом строительстве и прилагать все силы к исправлению каждого из нас. Просим руководство удовлетворить нашу просьбу.

С уважением

Чжан Юнлинь, Хуан Сянцзю.

Март, 1976 г.

Я положил это заявление перед Цао Сюэи.

Цао Сюэи, стараясь не встречаться со мною глазами, уткнулся в бумагу. Он вытягивал губы трубочкой, хмурил брови, перечитывал заявление вдоль и поперек. Было видно, что он не готов к ответу.

Я и не ждал скорого решения, взял табуретку и сел. Прислонился спиной к стене и закурил, не глядя на него.

Он снял фуражку, запустил пятерню в свои жесткие, как солома, волосы, потом снова ее нацепил. Он, видимо, не мог усидеть на месте — все время двигал ногой, рукой, поводил плечами. Вот он потрогал чернильницу, положил перед собой бумагу и взял наконец ручку. Я уже надеялся, что он подпишет заявление, но ручка была отложена.

— Да, я слышал… слышал… — пробормотал он.

— От кого? — резко спросил я. — От Хуан Сянцзю?

— Э-э… вроде… нет! — Ему было явно не по себе. — Так, многие болтали.

Я промолчал, ожидая, что он будет делать дальше.

За окном конторы вовсю светило солнце. Кажется, кто-то прошел под окном, и Цао с готовностью поднял голову. Ему так хотелось, чтобы кто-нибудь прервал нас. Но я специально выбрал время: все были на работе, даже Сянцзю вышла в поле.

— Может, еще удастся как-то все уладить? — нерешительно спросил он, качая головой и теребя бумагу.

— Чтобы кто-нибудь сверху, — спросил я, — нас мирил?

Он засмеялся.

— Зачем сверху, кто-нибудь из бригады. Кому вы оба верите — Хэй Цзы, например.

— Мне бы не хотелось, чтобы посторонние вмешивались в наши личные дела, — сказал я холодно.

— Да, конечно. Конечно… — он сразу согласился. — Но мне нелегко взять на себя ответственность в таком деле.

Я подумал, что хорошо было бы швырнуть чернильницу прямо ему в морду. Но это была минутная слабость. Осторожность давно вошла в мою плоть и кровь, стала моей второй натурой. Потерпи. Надо потерпеть. Я сидел и сам себя уговаривал. Мне нужна только его подпись. Это заявление о разводе в случае чего защитит прежде всего ее. Надо доигрывать до конца, тем более что эта сцена обещала быть совсем короткой.

— Хуан Сянцзю согласна? — спросил он, вздохнув.

— Конечно, согласна, — с готовностью подтвердил я.

— Что-то не похоже на ее собственную подпись. — Он разглядывал бумагу так и эдак, как будто хотел сказать: вот, мол, какая ответственность за вас на мне.

— Это что же? Может, позвать ее, чтобы она подтвердила?

— Да неплохо бы. — Он заулыбался, потер руки. — Я помню, в прошлом году заявление о заключении брака тоже ты писал.

— У секретаря Цао хорошая память, — сказал я.

Он как будто неожиданно нашел себе оправдание и снова взял ручку.