Сергей Шикера - Выбор натуры

Демид закончил и встал посреди комнаты, весело глядя на гостя.

Сараев загнанно смотрел на хозяина. Он почти ничего не понимал из того, что тот рассказывал, и уж тем более не мог ничего понять теперь. Какие гены, какое воспитание, когда он умирает на его глазах?.. Он только понял, что угодил в западню и теперь надо бы как-то из неё выбираться. Как же он мог так глупо попасться? И разве промах с переулком не был ему подсказкой? Почему же он ею пренебрег? На что надеялся? Это было так обидно, а главное – ужасно… Он проехал подошвой вниз по хромированной ноге высокого стула, на котором с большим трудом всё это время сидел, и, держась за кожаное сиденье, поднялся. А почему Демид среди ночи в форме? Что это за форма? Может, он и не из таможни вовсе, а из какой-нибудь госбезопасности? Пришел только что со службы. Для них ведь ночная работа обычное дело. В конце концов, всё, что Сараев о нем знает, он знает с его же слов. Даже Миша Сименс, у которого Демид был частым гостем, не мог сказать о нем ничего внятного. Хотя какое это сейчас имеет значение. И даже если бы это имело какое-то значение, для него теперь это не могло иметь никакого значения. Но обо всём этом Сараев думал как-то урывками, в те краткие мгновения, когда ему удавалось связать две-три мысли. В остальное время его несло каким-то мощным мутным потоком, и единственное, чего он от всей души желал, это ужаться до ничего не чувствующей точки. Казалось, достаточно одного, последнего, сколько-нибудь продолжительного усилия, чтобы сосредоточиться на этом желании – и оно, наконец, исполнится, но вдруг, в самый последний момент, с выпуклым треском карточной колоды, вспышкой размноженный Сараев распускался веером, рассыпался по комнате, и с полдюжины его двойников торопились наделать бед: один бросался в окно, другой, запрокинув орущий рот, рвал ломающимися ногтями обои, третий, разметав по комнате стол и стулья, пытался сбросить с себя душившего его четвертого…

Демид вышел.

Сараев решил, что пытка закончилась и сейчас его, наконец, за нее вознаградят. Он крепко, со скрипом, вытер со лба холодный пот. Но когда Демид появился опять и встал напротив, в руках у него не было ни бутылки, ни стакана.

– Кстати, о подрывнике, – сказал он и вытащил из кармана предмет, хорошо знакомый Сараеву по съемкам в Коврове – гранату. – Вот. Настоящая, боевая. Когда с женой разошлись, купил, хотел подорвать ее вместе с любовником. Ходил, выслеживал. Оказалось, что никакого любовника нет. А потом подумал: а что если обратиться с просьбой к богам? Понимаете, о чём я? Совершить жертвоприношение. Гекатомбу. Рвануть кольцо и закинуть, например, в полный трамвай в час пик. Или в кафе. Вдруг подействует, и мне её вернут? Жену. Ох, и крепкая же такая мысль была – еле отделался! Потом как-нибудь расскажу подробней…

Этого и следовало ожидать, думал Сараев. Как вообще он мог довериться этому человеку? Всегда же замечал в нем какой-то сдвиг – во всех его рассказах, ужимках, странных шуточках… И вот теперь, находясь на волосок от гибели, он еще и оказался во власти этого сумасшедшего, садиста. Что дальше? Демида, если что, ему нипочём не одолеть. Как, впрочем, не одолеть и обратного пути. Да и что такое, этот обратный путь? Куда? И Сараев едва не заскулил от безысходности.

– Вам тяжело слушать? – спросил таможенник.

– Очень. Невыносимо. – В сухом сараевском горле еле ворочались слова, и трудно было их выговаривать сведенным от отчаяния ртом.

– Да, вид у вас ужасный, – подтвердил Демид, глядя на гостя с мрачным любопытством

– Вы бы могли дать мне немного денег… – попросил Сараев.

Демид долго молчал, наконец сказал:

– А если я вам сейчас скажу, что денег не дам и не выпущу отсюда, и выпить тоже не дам, и предложу вместо водки вот это? Воспользуетесь?

И он протянул гранату.

Сараев как будто и понимал, что за этим, наверняка самым последним испытанием должно последовать вознаграждение (впрочем, Демид был достаточно непредсказуем, чтобы это оказалось не так), но он уже не в силах был производить какие-то самые простые расчеты и действовать, исходя из них. У него было ощущение, что всё отпущенное ему время, его личное время, закончилось. На выбор не оставалось и пары секунд, их просто неоткуда было взять. Времени было ровно столько, чтобы воспользоваться первым попавшимся, чем бы оно ни оказалось – гранатой, водкой, пулей, ядом – только бы быстрей и наверняка со всем этим покончить. Потому что жить за пределами этого личного времени не представлялось возможным, и даже нельзя было и помыслить. Но: может быть всё – вообще всё! – к этому и шло? Он ведь желал когда-то конца – так вот он. Да, всё это представлялось как-то по-другому, но… Сараев медленно накрыл гранату в руке Демида ладонью.

– Что у вас сейчас в голове? – вдруг спросил тот, хватая Сараева за запястье свободной рукой. – Первое попавшееся, быстро!..

Сараев вздрогнул – ему самому стало интересно! – и из кромешного, уже во всю прущего на него и сквозь него хаоса, выхватил первое же более или менее связное, давнишнее, но сейчас почему-то оказавшееся на поверхности.

– Почему Абдулла и Насрулла звучит смешно, а Бред и Скотт нет? – скороговоркой отчитался он. И добавил: – Газовый ветер.

– Отлично, – сказал Демид.

«Это конец», – подумал Сараев. Но как только он обхватил корпус гранаты, таможенник твердыми острыми ногтями больно впился ему между сухожилиями под запястьем, отвел его ослабившую хватку ладонь и спрятал гранату в карман. Прочистив двойным глухим рыком горло, Демид сказал:

– У дочки сегодня был день рождения. Идемте, выпьем чего-нибудь за ее здоровье.

На кухне Демид вытянул из холодильника бутылку водки и, постояв некоторое время в раздумье, неторопливо наполнил стакан и рюмку. Потом, опять же после минуты раздумий, протянул стакан гостю. Обычно в таком состоянии Сараева отпускало при одном виде бутылки, но тут, даже запрокидывая голову и торопливо глотая водку, он ждал от хозяина какого-нибудь подвоха и по-собачьи косил глазами в его сторону: не выкинет ли тот что-нибудь в последнюю секунду.

– Жаль, что у вас нет за душой никакого оригинального философского учения, – сказал Демид, взяв свою рюмку, – а то бы я слушал вас дни напролет и записывал. Помните, как Лао-Цзы свое дао открыл начальнику пограничной заставы? Всегда меня этот факт почему-то будоражил. Может быть, и мне, скромному одесскому таможеннику, когда-нибудь что-нибудь такое обломится… где-то, может быть, и мой Лао-Цзы бродит, никак не дойдет…

Только поставив стакан на стол, Сараев облегченно вздохнул.

Демид опять налил.

– Выпейте еще, поешьте и ложитесь, – сказал он. – Можете прямо здесь. Вам надо поспать. И советую отключить телефон. Отключите-отключите. (Сараев послушно исполнил.) Завтра будем с вами лечиться. Уходя, он обернулся в дверях. – Да, а что значит – «газовый ветер»?