Александр Сегень - Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова

— Да, Ефимыч, был у тебя глаз-алмаз, а теперь одно слово — стекляшка.

— Треклятый Гришка, — ворчал Шлепанный, — хоть бы ему что-нибудь выкололи. Или того лучше — откусили.

— Все потому, что я слов на ветер не бросаю, — гордо наглел Зима. — Сказал: «Выколю!» — и выколол.

Он не боялся наглеть потому, что Виктор Ефимович все равно не откажется пить за его счет.

— Зато я теперь в отпуск еду — на выпивку денег не беру.

К сожалению, данная льгота в итоге привела Виктора Ефимовича Шлепанного на грань алкоголической пропасти. И талант бильярдиста в нем постепенно увял.

Зима всегда любил играть кием под номером 6. Это один из самых длинных киев, у него массивное тяжелое цевье, но легкий и тонкий кончик.

— Этим, что ль, ты кием Ефимычу глаз выколол? — бывало, спросят Гришу, опасливо поглядывая, не наткнуться бы часом тоже.

Среди крупных киев выделялись двенадцатый, очень толстый, но легкий — некоторым нравится таким играть, — и одиннадцатый. Вот это дубина так дубина. Любивший им играть Василий Христофорович Васильев так его и прозвал: «дубина народной войны». Христофорыч работал в Министерстве культуры шофером и получал путевки в пансионат «Восторг» на правах участника войны. Однажды он ударил этим кием Костю Жукова со всей силы по башке и кий не сломался. Васильев сам по себе ростом невысоконький, но любил кии длинные и тяжелые. Подари ему вместо кия бревно, а вместо шаров ядра от Царь-пушки, он и ими бы сыграл. Когда он сражался в клубе любителей шара и лузы, то походил на клубок ниток, насаженный на вязальную спицу.

А Жукова как же не стукнуть по голове? Бивали, и не раз его! Такой трепач, такая балаболка! Даром, что знаменитая фамилия.

Самый длинный кий — девятка. Им всегда пользовался Бубуладзе. Но Бубуладзе сам выше двух метров росту, даже выше своего любимого кия. Бубуладзе из стали и сплавов выполнен, ему все равно, балабонит ему под руку Костя Жуков или нет, а Василий Христофорович нервный и может дать по башке кием.

Самый прославленный кий — двойка. Он тонок, изящен и, казалось бы, должен, как и номер 1, сломаться при легком прикосновении к шару, но нет, он, как и номер 1, крепок и несгибаем. Славу ему принесла игра между Володей Цыганочкиным и Бубуладзе в 1986 году. Володя Цыганочкин — игрок среднего класса и по шкале Кутузова занимал не то семнадцатое, не то двадцать седьмое место, но в тот вечер при стечении зрителей, разбив пирамиду, закатил сразу два шара, потом в середину шар, потом в противоположную середину два шара — один в другой, потом в угол услал блистательного дальнего, потом свояка в другой угол… Все ахнули, руки у Цыганочкина задрожали, он прицелился и почти проплакал:

— Не могу бить, братцы, не забью!

А шар, между прочим, стоял в самой лузе и из всех только что забитых семи был самый легкий. Гиблый шар, одним словом.

— Дай поиграть, э! — тихо попросил зеленый от испуга Бубуладзе.

Володя ударил и киксанул. Шар, слегка задетый, так и остался стоять над пропастью лузы, но свояк, описав какую-то греховодную кривую, встретился у другой лузы с шаром номер 13, сговорился с ним, упал и затрепетал в сетке. Восемь шаров подряд! Такое хоть и случалось время от времени в пансионате «Восторг», но только не у таких игроков, как Володя Цыганочкин. А тут довольно посредственный игрок выиграл у Бубуладзе, занимающего, мужду прочим, в табели о рангах у Кутузова третье место. И выиграл, даже не позволив сопернику ни разу ударить.

— Этого не бывает, — сказал Бубуладзе. — Старик Хоттабыч какой-то. Ты этот кий заколдовал, признайся!

— Это точно, — добавил Харитонов, явившийся одним из счастливых свидетелей чуда. — Он его, поди, своей какашкой намазал.

Слово вмиг сделалось крылатым. Со временем оно получило развитие в отношении шаров и даже луз. Однажды, играя с тем же Цыганочкиным, известнейший деятель культуры Игорь Беседин почти каждый свой шар загонял в одну и ту же срединную лузу, и Цыганочкин шутнул:

— Ты эту лузу, видать, заговорил, Игорь Сергеевич. Видать, ты туда свою сушеную какашку бросил.

Кий номер два пользовался огромным уважением. Еще бы! Восемь шаров подряд сам закатил. Все пришли к выводу, что это не Цыганочкин, а сам кий сработал. Но далеко не все потом стремились им играть, боялись, скажут: «Ну, этим кием и дурак сыграет! Это который волшебной какашкой смазан». И еще каждому хотелось прославить свой кий, присвоить ему свое имя. И висту Алексеевичу Жульянову удалось прославить кий номер 7, хотя и не в такой степени, как Цыганочкину двойку. К Жульянову часто приставали по поводу его необычного имени, мол, откуда такое и что оно означает. Поначалу он попробовал сойти за француза — якобы отец у него был француз, и дед, и прадед, и все предки французской национальности, и правильнее, мол, не Жульянов, а Жюльенов, поскольку прадед носил фамилию де Жюльен. Ивист Алексеевич также хвастался, что французский для него — второй язык и даже роднее русского, но недолго он пользовался тем, что советские деятели культуры все как один не владели иностранными языками, разве что «ду ю спик инглиш?» — «йес, оф кос», — «сит даун плиз» — «ай лав ю» — «гуд лак» — «хау ду ю ду?» — «маны-маны-маны оу йе!». Но это «инглиш». С «франсе» гораздо хуже. Однако и на старуху бывает проруха. Как-то в «Восторг» на две недели приехали отдыхать настоящие французы с самыми настоящими француженками, и некоторым отдыхающим дамам, а в особенности некоторым отдыхающим мужчинам сразу остро захотелось любви. И это при том, что все француженки были на удивление некрасивыми. Зиме и Цыганочкину как-то удалось познакомиться на пляже с Ирэн и Жаклин; чем они их привлекли, трудно объяснить. Общаться им как-то было нужно, и они повели парижанок к И висту де Жюльену. Тот поначалу как-то хмуро стал ссылаться на занятость, но куда деваться — какая такая может быть на отдыхе занятость? Он попробовал было кое-как с Ирэн и Жаклин объясниться, да сразу стало ясно, что он ни бе ни ме ни кукареку. Да вдобавок потом уже, через переводчика, Зима и Цыганочкин узнали, что у французов нет такого красивого имени — Ивист, хотя красивых имен много, например, Амбруаз или Жан-Батист.

Разоблаченный Ивист Алексеевич после краснел от издевок и говорил:

— Да ладно вам, пустосмехи! Уж и пошутить нельзя. Рассиропились перед этими французскими страшилами!

— А так все же, что за имя у тебя? Что за Ивист?

— Ну, Ивист он Ивист и есть, — вздыхал бедняга. — Ивист ясный сокол. Старинное русское имя.

— То Финист, а не Ивист, ты нам мозги не компостируй.

— И Ивист есть.

— Что-то не встречается нигде Ивистов, кроме тебя. Что же, и в святцах есть такое русское имя?

— А тебе прям давай-подавай святцы! Скажите, какой орижинель! (Даже у разоблаченного Ивиста Алексеевича еще долго то и дело прорывалось «французское» происхождение.)