Оноре Бальзак - Мелкие неприятности супружеской жизни [сборник]

– Ах, сударыня, – говорит госпожа де Фиштаминель, – лучше уж пусть наши мужья развлекаются с нами, чем…

– Дешар?.. – вдруг вскрикивает госпожа Дешар, встает и откланивается.

Благодаря этому названный Дешар (которого жена держит под башмаком) лишается возможности услышать конец этой фразы и узнать, что проедать свое добро можно с дамами эксцентрическими.

Каролина, чье тщеславие удовлетворено полностью, с наслаждением предается гордыне и чревоугодию – двум восхитительным смертным грехам. Адольф почивает на лаврах; но увы! (помещаем далее рассуждение, стоящее великопостной проповеди): грех, как и наслаждение, гонит сам себя вперед. Порок подобен самодержцу: как сладко ему ни льсти, он все забудет, если хоть какая-то мелочь окажется не по нем. Предавшись пороку, человек обязан продолжать крещендо !.. и без остановки.

Порок, Царедворец, Несчастье и Любовь живут только настоящим.

Спустя какое-то время, трудно сказать, когда именно, Каролина во время десерта смотрится в зеркало и замечает рубиновые пятнышки на cкулах и на крыльях некогда белоснежного носа. В театре она злится, а вы, Адольф, гордитесь своим галстуком, самодовольно выпячиваете грудь колесом и не понимаете, отчего ваша жена не в настроении.

Еще через несколько дней является портниха примерять новое платье, она старается изо всех сил, но застегнуть его не может… Призывают горничную. Приложив две лошадиные силы, портниха и горничная совершают тринадцатый подвиг Геракла, однако между крючком и петлей все равно зияет щель в два дюйма. Неумолимая портниха объявляет Каролине, что ее талия изменилась в размерах. Каролина, воздушная Каролина, вот-вот сделается похожей на госпожу Дешар. Попросту говоря, она толстеет.

Каролина впадает в отчаяние.

«Неужели у меня будут такие же рубенсовские телеса, как у этой жирной госпожи Дешар? Но каков негодяй Адольф! Наконец-то я поняла, он хочет меня раскормить, чтобы я никому не смогла понравиться!»

Отныне Каролина соглашается ездить в Итальянский театр, она готова иметь там свою треть ложи, но теперь она находит очень изысканным есть мало и отказывается пировать вместе с мужем.

«Друг мой, – говорит она, – женщине хорошего тона не подобает часто бывать в таких местах… В подобные заведения можно зайти разок, шутки ради, но посещать их постоянно?.. Какая гадость!»

Борель и Вери, виртуозы поваренного искусства, теряют ежедневно тысячу франков выручки оттого, что не завели особых ворот для экипажей. Если бы можно было въехать в одни ворота, а выехать через другие, высадив даму у подножия элегантной лестницы, какое множество посетительниц являлись бы в рестораны в сопровождении превосходных, толстых и богатых посетителей!..

Кокетство – враг обжорства.

Вскоре Каролине надоедает театр, и одному дьяволу известно, чего ей там не хватает. Простите Адольфа! Мужу ведь далеко до дьявола.

Добрая треть парижанок скучают на театральных представлениях; если не считать кое-каких шалостей, что им там делать? Неужели со смехом вкушать плоды непристойностей – вдыхать пряные ароматы грубой мелодрамы – восхищаться декорациями и проч.? Многие из дам по горло сыты музыкой и ездят в Итальянский театр только ради певцов или, если угодно, ради того, чтобы сравнивать мастерство разных исполнителей. Театры держатся другим: самими женщинами, которые до и после спектакля являют собой зрелище, достойное внимания. Только тщеславие заставляет отдать целых сорок франков за три часа сомнительного удовольствия в душном помещении, не говоря уже о риске простудиться по выходе на улицу. Но показать себя, покрасоваться на глазах у пяти сотен мужчин!.. Вот превкусная сласть, как сказал бы Рабле.

Однако чтобы самолюбие могло собрать этот драгоценный урожай, нужно, чтобы на женщину обратили внимание. А между тем если жена сидит рядом с мужем, на нее никто не смотрит. Каролина с горечью обнаруживает, что весь зал не сводит глаз с женщин, которые являются в театр без мужа, с женщин эксцентрических. Как бы она ни старалась, во что бы ни наряжалась, какие бы позы ни принимала, награда оказывается слишком мала сравнительно с усталостью, затратами и скукой, и вскоре Каролина охладевает к театру, как прежде охладела к ресторанам: от вкусных блюд Каролина толстела, от театра она желтеет.

В этом случае Адольф (или всякий другой человек на месте Адольфа) уподобляется тому лангедокскому крестьянину, который страшно мучился от болозени (или просто-напросто мозоли – но на крестьянском наречии название звучит куда более выразительно). Этот крестьянин засовывал ногу как можно глубже между самыми острыми камнями и говорил своей болозени : «Чертова болячка! ты ко мне привязалась, так вот же тебе в ответ!»

«Право, – говорит Адольф, совершенно сбитый с толку, в тот день, когда жена без всякой причины отвергает его предложения, – хотел бы я знать, чем вам угодить?..»

Каролина с высоты своего величия бросает взгляд на мужа и, выдержав паузу, достойную актрисы, изрекает:

– Я не страсбургская гусыня и не жирафа [588].

– По правде говоря, для четырех тысяч франков в месяц можно найти лучшее применение, – отвечает Адольф.

– Что ты хочешь сказать?

– Если пожертвовать хотя бы четверть этой суммы почтенным каторжникам, юным воришкам, выпущенным из тюрьмы, или честным преступникам, можно прославиться не хуже человека в коротком синем плаще [589], – продолжает Адольф, – а таким мужем молодая жена может гордиться.

Эта фраза хоронит любовь, а потому Каролина принимает ее очень плохо. Следует объяснение. Занимательные подробности этой и ей подобных сцен изложены в следующей главе, заглавие которой вызовет улыбку и у любовников, и у супругов. Однако если существуют желтые лучи [590], отчего бы не существовать дням, окрашенным в этот сугубо супружеский цвет?

В этих широтах вам предстоит участие во множестве маленьких интермедий, вставленных в большую брачную оперу; вот их образец.

Однажды вечером после обеда вы сидите вдвоем, а поскольку вы уже очень много раз оставались вдвоем, у вас с языка слетают кое-какие язвительные словечки.

– Берегись, Каролина, – говорит Адольф, которому не дает покоя мысль о стольких бесполезных тратах, – мне кажется, что твой нос имеет наглость краснеть дома ничуть не меньше, чем в ресторане.

– Ты сегодня не слишком любезен!..

Никакому мужу не удается дать дружеский совет никакой жене, даже своей собственной .

– Видишь ли, милая, ты, должно быть, слишком туго шнуруешься, это вредно для здоровья.