Оноре Бальзак - Мелкие неприятности супружеской жизни [сборник]

Десять месяцев спустя, когда Адольфа нет дома, Каролина получает из рук посыльного письмо на листе из школьной тетрадки, написанное кривоногими буквами, которые нуждаются в длительном лечении у ортопеда; письмо гласит:

Сударня,

Важ муш вам подла изминяет с мадамой де Фештоменель, он туды ездиет и ездиет, а вы ничиго ни видете; вод вам и подилом, я очинь давольна, и примити увиряния.

Каролина подпрыгивает, как львица, которую укусил слепень; она вновь начинает поджаривать себя на огне подозрений, вновь вступает в борьбу с неизвестностью.

Не успевает она убедиться в несправедливости своих подозрений, как приходит новое письмо, в котором ей предлагают сообщить сведения касательно «дела Шомонтеля», раскрытого Жюстиной.

Мелкая неприятность под названием «Признания», примите это к сведению, сударыни, зачастую приводит к еще более печальным последствиям.

К чести женщин следует сказать, что они еще дорожат своими мужьями, когда мужья уже ими не дорожат; не только потому, что с точки зрения общества замужнюю женщину связывают с мужчиной гораздо более многообразные связи, чем этого мужчину – с женой, но еще и потому, что у женщины гораздо больше деликатности и достоинства, чем у мужчины – разумеется, если речь не идет о таком великом вопросе, как супружество.

Муж – это просто мужчина; замужняя женщина – это разом мужчина, отец, мать и женщина.

При внимательном рассмотрении видно, что у замужней женщины чувствительности хватает на четверых, если не на пятерых.

Кроме того, нелишне будет заметить здесь, что для женщин любовь равносильна всеобщему отпущению грехов; страстно любящий человек может совершить любое преступление: в глазах той, которая его любит, он всегда останется невинным агнцем, если в самом деле любит ее страстно.

Что же до замужней женщины, любима она или нет, она твердо знает, что от достоинства и осмотрительности мужа зависит будущность ее детей, и потому всегда действует как женщина любящая: к этому ее вынуждает интерес общественный.

Это глубокое чувство доставляет некоторым Каролинам неприятности мелкие, но, к несчастью для этой книги, довольно печальные.

Адольф компрометировал себя. Не станем перечислять все способы себя компрометировать; это означало бы переходить на личности. Возьмем для примера лишь тот из общественных проступков, который наша эпоха извиняет, допускает, принимает и поощряет чаще всего, – честную кражу , тщательно скрытую растрату, обман извинительный, потому что удавшийся, как, например, умение договориться с власть имущими, чтобы продать свою собственность как можно дороже городу, департаменту и проч.

Например, произошло банкротство, и, чтобы прикрыться (иначе говоря, вернуть себе как можно большую часть долга), Адольф пошел на незаконные действия, из-за которых человек рискует предстать перед судом присяжных в качестве свидетеля. А может быть, и его самого привлекут к суду как сообщника.

Заметим, что при всяком банкротстве даже главы самых почтенных торговых домов спешат прикрыться , почитая это своим священным долгом; главное – уподобиться чопорной Англии и не выставлять напоказ изнанку покрывала [703].

Адольф в затруднении; адвокат посоветовал ему самому затаиться, и он прибегает к помощи Каролины; он посвящает ее в суть дела, дает ей наставления, растолковывает статьи Кодекса, следит за ее туалетом, снаряжает ее как бриг, отправляющийся в дальнее плавание, и отправляет к судье или к синдику [704].

Судья – человек с виду суровый, а на деле – большой сластолюбец; он говорит с хорошенькой посетительницей очень серьезно и тотчас выкладывает ей множество чрезвычайно нелестных подробностей об Адольфе.

– Мне жаль вас, сударыня, вы принадлежите человеку, который может вам доставить много несчастий; еще несколько дел в таком роде, и он полностью утратит уважение окружающих. У вас есть дети? Простите мне этот вопрос; вы выглядите так молодо, что вполне естественно…

И судья подсаживается к Каролине поближе.

– Да, сударь.

– О Господи! какая же будущность их ждет! Я прежде всего подумал о женщине, но теперь я сочувствую вам вдвойне, ведь вы еще и мать… О, как вы, должно быть, страдали, идя сюда… Бедные, бедные женщины!

– Ах, сударь, вам меня жаль, не так ли?..

– Увы! чем я могу вам помочь? – говорит судья, искоса глядя на Каролину испытующим взглядом. – Вы просите, чтобы я нарушил свой долг, а я ведь сначала судья, а потом уже человек…

– Ах, сударь, будьте только человеком…

– Что вы такое говорите… моя красавица?..

И страж правосудия дрожащей рукой берет руку Каролины.

Каролина, памятуя о том, что дело идет о чести ее мужа и ее детей, решает, что теперь не время разыгрывать недотрогу; она не отнимает у судьи руку, а сопротивление оказывает такое, что любвеобильный старец (а это, по счастью, старец) может принять его за знак благосклонности.

– Ладно-ладно, красавица, не плачьте, – продолжает судья, – я не допущу, чтобы из-за меня проливала слезы такая хорошенькая особа, я посмотрю, что можно сделать, приходите завтра вечером – поговорим о деле поподробнее, нужно изучить все бумаги; займемся этим вместе…

– Сударь…

– Но это уж непременно…

– Сударь…

– Не бойтесь, красавица, судья знает свой долг перед законом и (тонкая улыбка) перед красотой…

– Но, сударь…

– Будьте спокойны, – говорит он, держа ее руки в своих и пожимая их, – этот крупный проступок мы постараемся превратить в пустяковый.

И он провожает до дверей Каролину, удрученную мысль о грядущем свидании.

Синдик – молодой весельчак, и госпожу Адольф он встречает с улыбкой. Он улыбается по всякому поводу и, не переставая улыбаться, обнимает Каролину за талию так ловко, что она даже не возмущается, тем более что помнит: Адольф велел не раздражать синдика.

Тем не менее Каролина – хотя бы в интересах синдика – вырывается и говорит ему то же самое, что трижды сказала судьбе: «Сударь!..»

– Не сердитесь, вы неотразимы, вы ангел, а ваш муж – чудовище; зачем он отправил сирену к юноше, которого, и это ему хорошо известно, так легко воспламенить?

– Сударь, муж не смог прийти сам; он очень болен, не встает с постели, а вы его так сильно напугали, что он решил срочно…

– Неужели у него нет стряпчего, поверенного?

Это замечание приводит в ужас Каролину, ибо открывает ей глаза на глубочайшее коварство Адольфа.

– Он подумал, сударь, что вы пожалеете мать семейства, детей…

– Та-та-та, – отвечает синдик. – Вы явились, чтоб посягнуть на мою независимость, на мою совесть, вы желаете, чтобы я предал кредиторов; так вот, я иду дальше, я предаю вам свое сердце, свое состояние; ваш муж желает спасти свою честь, ну что ж, а я вверяю вам свою…