Леонид Прожогин - «... И места, в которых мы бывали»

Еще минута-другая, и катер вырвался из тумана. Я осмотрелся и тут же узнал место. До ручья оставалось не больше полукилометра. Через несколько минут мы дошли до его устья По моему сигналу Железняк перевел стрелку телеграфа на «стоп» и сказал:

— Давайте осмотримся и покричим малость, — он включил сирену, а в ответ из-за недалеких кустов со свистом и шипением вылетела красная ракета, в зените рассыпавшаяся на три.

Мы простояли без хода минуты три. За это время нас снесло вперед метров на пятьдесят.

— Ну что, поползем к ним? — неизвестно у кого спросил Железняк и решительно завертел штурвал, обозначив ход на телеграфе, как «самый малый вперед». Катер, развернувшись, медленно пополз вдоль изменивших свою ориентировку куртин тальника. Теперь они тянулись не вдоль, а поперек течения Енисея. Железняк поднял лобовое стекло и крикнул матросу на носу:

— Меряй почаще!

Тот замахал своим шестом, как ветряная мельница. Но молчал. Значит, идем точно по руслу ручья.

Так прошли с полкилометра и увидели слева палатку. Нам показалось, что она стоит прямо в воде. Но когда подошли вплотную, разглядели, что стояла она все-таки на земле, хотя вода уже достигала входа в нее. Из палатки высунулись две черноволосые головы. Потом один из обитателей палатки в болотных сапогах вылез из нее целиком, влез в воду по колени и, что было силы, замахал руками:

— Давайте сюда! Скорее!

На что Железняк ответил, но слышать его могли только мы:

— Скоро только кошки… родятся, но котята слепые бывают.

И матросу на носу:

— Сколько там?

— Восемьдесят сантиметров.

— Ясно. Подходим.

Он повернул штурвал и дернул ручку телеграфа на «стоп». Катер повернул и уткнулся носом почти во вход в палатку. Дима, а вылез из нее именно он, плюхнул пару раз сапогами и ухватился за якорную цепь, свисавшую вместе с якорем из клюза. Руки его дрожали, лицо было перекошено, губы тряслись. Стуча зубами, он проговорил:

— Пришли все-таки. Слава Богу. А мы уже думали, что придется вплавь до Абалакова добираться.

Табацкий вспомнил, кто здесь старший:

— А кто тебя, идиота, загонял сюда? Не видел и не понял, что происходит? Чего разгрузился, дубина?

— Я побоялся, что назад уже не проедем. А тут Абалаково рядом, можно на лодке все перевезти.

— Ну, вези, болван. Откуда тут лодки к тебе подойдут? Как там догадаются, что ты тут утопаешь?

На это Дима не нашелся, что ответить. Да и не нужен был никому его ответ. Меня он во всяком случае не интересовал. И я позвал:

— Володя, ты чего прячешься? Вылазь сюда!

Володя Арбузов в прошлом сезоне был радистом нашей партии. На редкость симпатичный парень, прекрасный специалист, он пользовался не то что уважением, а, прямо сказать, любовью всей партии. Зимой он учил нас, геологов, радиоделу. Из палатки глухо донеслось:

— А я не могу, я в тапочках.

— Здесь будешь оставаться, курортник в тапочках? — поинтересовался Железняк.

— Сейчас выйду, разуваюсь.

Володя вылез босой в засученных выше колен штанах. Железняк приказал команде надеть «болотники» и приступать к погрузке.

— А вы, «робинзоны», снимайте палатку и давайте ее на палубу.

Дима стал разматывать шнуры растяжек, а Володя, наоборот, сматывать медный тросик антенны, закинутый на ближайшие высокие кусты. Скоро палатка, утратив форму, лежала на ящиках и тюках, находившихся внутри нее. Исаак спросил у Володи:

— Ты упаковал рацию?

— Конечно. Потому и не вылез сразу, когда вы подошли. Только ящик с аккумуляторами пока не закрыл. Но их запру уже на борту. Они разряжены до нуля. Не думал, что выдержат последний сеанс.

Железняк, не выносящий пустой «лирики», отдал приказ:

— Кончай разговоры. Начинайте погрузку. Старпом, командуй.

В следующий момент вся толпа, стоявшая на борту и созерцавшая «робинзонов», оказалась в воде. На носу остались лишь сам старпом, Железняк да Брина. А погрузку начал Дима, подавший Табацкому скомканную палатку, приговаривая:

— А она подмокла по краям все-таки. Надо будет потом ящики проверить.

Железняк утешил «робинзона»:

— Ничего, высушишь. До Енисейска еще полтора часа ходу. Сядешь и своим задом высушишь.

Сказал и ушел в рубку. Плюхавшиеся возле сухого пятачка матросы и младшие помощники быстро закидали ящики и тюки на палубу, особо бережно принимая и устанавливая зеленые ящики, которые им подавал Володя. Среди них был и тяжелый, под полсотни килограммов, зарядный агрегат для аккумуляторов. Все это добро оказалось преимущественно на носу. Старпом кое-как распределил новый груз вдоль бортов, приказав матросам закрепить некоторые ящики за цепи и стойки на бортах, чтобы не упали на разворотах и резких переменах хода.

Железняк выглянул из рубки, недовольно скривился:

— Бардак на палубе! Старпом! Уберите, что можно, сами же не пройдете при швартовке. А то еще за борт попадаете. А пока всем свободным от вахты и пассажирам — на корму! Снимаемся на Енисейск. В машине! Запускай, поехали!

Снова зарокотал двигатель, катер, поднимая муть, попятился, а потом пошел задним ходом к открытой воде Бурмакинского плеса. Первая часть операции была выполнена. Теперь наступала моя очередь волноваться, как там мои ребята. Они, правда, на довольно высокой второй енисейской террасе находятся, а не на пойме, но мало ли что… Когда вышли на фарватер, я увидел, что вдоль правого берега тянется сплошная лента нагроможденного льда, а над ней желто-коричневая полоска обрыва. Но там, как я знал, та же вторая терраса. На ней мы ночевали в прошлом году, когда ходили на устье Ангары изучать опорный разрез. Тогда мы еще воевали с колхозным стадом, измявшим всю нашу посуду, легкомысленно оставленную у костра, а Павел Криволуцкий, затеявший это сражение, неосторожно ударив из-под марлевого полога кулаком по лбу пестрого быка, вожака стада, еще под утро убил у того же костра пришедшего на водопой зайца.

Так что, скорее всего, моя вчерашняя пробежка и весь этот поход по Енисею имеет чисто туристский интерес. Но все прояснится через полчаса, когда подойдем к Байкалу.

«Геолог», выйдя на фарватер, спокойно и быстро шел по реке и скоро поравнялся с нашей прошлогодней базой — деревней Рудиковкой на правом берегу. Точно напротив нее на левом находился большой поселок Ново-Маклаково, ныне целиком вошедший в город Лесосибирск.

Мы, пассажиры, и часть команды вольготно расположились на носу («баке») на ящиках и тюках, покуривали, бросали за борт окурки, не опасаясь отдыхавшего Железняка, и беседовали все о том же. Исаак спрашивал:

— Как же вы все-таки дошли до жизни такой?

Дима покраснел, надулся и рассказал:

— Как-как, да вот так. Когда проехали устье Ангары, в нескольких местах вода уже подошла к дороге, а кое-где вышла на нее. Я забеспокоился. Но Сашка сказал, что проскочим. Когда уже подъезжали к Абалаково, увидели, что мост залит, и какие-то бруски плавают возле него. Сашка испугался и отказался выезжать на мост. Я спросил, что же будем делать? Он говорит: «Не знаю, ты старший, ты и решай». Я спросил, назад проедем? А он: «Не знаю, как Бог даст». Тогда он сдал назад, на тот бугорок, где палатка стояла, и сказал: «Наверно, здесь разгрузимся, а потом вы сходите к мостику, покричите мужикам, чтобы приплыли к вам на лодке, тут лодок полно, перевезетесь в деревню, а там или я после приеду, или водой вас заберут». Вот так и дошли. Потом, вечером, до моста уже не смогли дойти — сильно глубоко стало, и вода все прибывала. Тогда Володя развернул кое-как рацию и связался с Круком. Он и сказал, что вы идете на выручку.