Леонид Прожогин - «... И места, в которых мы бывали»

— На что ж ты надеялся, когда и до моста не дошел?

— Я знал, что вы нас не бросите, что-нибудь придумаете.

Во время этой беседы я смотрел на Володю, а он во время Диминого доклада то согласно прикрывал веки, то кивал головой. Исаак же резюмировал:

— Значит, решил все-таки не ты, а Сашка, но в одном ты прав, Пельтек сразу приказал послать «Геолога» и нас с ним. А до Юксеева, по твоей милости, добирались своим ходом. Вот он, — Табацкий показал на меня, — все двенадцать верст пёхом. Удовольствие! Надо было все-таки возвращаться вместе с Сашкой. И не ждать у моря погоды.

Я поднялся и пошел к радисту. Спросил, сообщил ли он и экспедицию, что ребят и их груз забрали. Он подтвердил, что такую радиограмму от капитана передал, а Крук сказал ему, что шофер благополучно ночью вернулся в экспедицию. Инцидент благополучно исчерпывался. Я уже был почти уверен, что с моими парнями ровно ничего не случилось. Но надо было убедиться. Наводнение — штука коварная, не хуже таежного пожара. Подберется водичка внезапно да и захлестнет, когда ты ни сном, ни духом не ждешь беды. Впрочем, моим есть куда удирать, хотя транспорта никакого нет. Рядом с Байкалом на очень нысоком берегу расположен Енисейский Дом инвалидов. Так что ничего серьезного им не угрожает. Почему я вчера об этом не вспомнил? Загипнотизировала решительность начальника экспедиции Пельтека. Вот и плыву неизвестно зачем.

Пока я все это обдумывал, мы прошли и Ново-Маклаково, и просто Маклаково и даже Ново-Енисейск, то есть все составные части теперешнего Лесосибирска, и на обрыве левого берега появились двухэтажные брусовые здания Дома инвалидов. В упомянутых поселках наводнение уже вполне чувствовалось: низменные улочки были затоплены до украшенных резьбой наличников окон. А вон уже и Байкал открылся. С десяток высоких сосен, а между ними столько же бараков и обычных деревенских изб, крытых почерневшим тесом.

За Байкалом берег несколько понизился, но уровень воды еще довольно далеко не достигал верха обрыва. А вот и сосняк немного расступился — та поляна, где выгрузился мой народ. И палатки уже выглядывают из-за вездесущего прибрежного тальника. Я подошел к рубке. На вахте был второй помощник, невысокий чернявый парень. За штурвалом стоял уже рядовой матрос-рулевой. Я показал им, куда подойти. «Геолог», шаркнув бортами по кустам, уткнулся носом в песок, немного подработал машиной, чтобы поглубже зарыться носом и не дать снести судно сильным течением. Меня удивило, что никто не вышел навстречу. Матросы установили крутую сходню, по которой я сошел на берег.

Там стояла тишина. Палатки были закрыты. Нигде ни души. Я заглянул в ближайшую и увидел «сонное царство». Все крепко спали, хотя было уже около одиннадцати часов. Я не придумал ничего лучше, как рявкнуть голосом ротного старшины:

— Подъем! Тревога!

Из спальных мешков, разложенных на пихтовом лапнике (где они его взяли, кругом одни сосны), высунулись головы:

— Кто и чего орет? Спать мешаешь, тревога тебе в печенку!

Одна из голов принадлежала старшему коллектору Саше Кулясову. Он узнал меня:

— А ты откуда взялся? Как сюда попал?

— Да вот, пришли на «Геологе» спасать вас, боялись, что наводнение и вас достало. Дима Байкалов с Володей Арбузовым под Абалаковым стали утопать. Пельтек дал нам катер и послал на выручку. Их сняли с островка и пошли к вам. А тут «сонное царство». Чего это?

— А мы вечером возле костра засиделись допоздна, а теперь малость проспали. Да и что делать? Работы пока не предвидится.

— Ну, что ж, значит, пусть будет весновка. Спите дальше. А я вместе с Табацким и «робинзонами» пойду в Енисейск. Там и решу, что дальше делать. А вы, если будет вас доставать, сходите в инвалидку и попросите лошадку, перевозитесь тогда в Байкал. Только ты почетче связь держи.

— Бу сделано!

Я вернулся на катер. В рубке был уже сам Железняк. Мы без помех спокойно отошли от берега и пошли вниз. Через считанные минуты слева промелькнуло Верхне-Пашино с его параболическими антеннами станции слежения за космосом, а там стал виден и монастырь в Енисейске, точнее, колокольня его церкви. А вот речной порт, когда подходили к нему, выглядел как-то странно. Как обычно, в нем, небольшом заливе у левого берега, было много судов: барж, паузков, теплоходов, но стояли они как попало, не было обычной стройной картины — все носом вверх против течения и соответственно значению судна. Одни у дебаркадера, другие, пришвартовавшись друг к другу. А тут, кто на якоре стоит, кто, зацепившись тросом за сарай полузатопленный, а дебаркадера и вовсе нет: то ли не привели еще, то ли, напротив, увели обратно в затон. Но главное, уже войдя в порт, увидели, что прилегающая к нему площадь, летом возвышающаяся над ним метров на восемь, залита водой, как и прилегающие улицы.

По существу, весь город, кроме монастыря, был затоплен. Мы прошли через порт поперек и, уже оказавшись на площади, немного отошли до первых строений, а там по приказу капитана матрос накинул петлю из троса на верею ворот затопленного частного двора, и Железняк тяжко вздохнув, сказал:

— Та-ак, приехали. А что же дальше? В город пойдем? Вот шутит Енисей-батюшка. Считай, пропал город. По самым скромным подсчетам подъем воды не меньше двенадцати метров. И, похоже, это еще не все.

Табацкий тут же откликнулся:

— Надо наши баржи найти и перевалить на них груз. Потом связаться с экспедицией и делать, что скажут.

— Мудро. Главное, что скажут.

Железняк вынес из рубки бинокль и начал осматривать стоявшие поодаль баржи. Хмыкнул и сказал:

— Ищу рукавицы, а они за поясом. Вот они, наши баржи. Целый ряд стоит.

Он ткнул рукой с биноклем куда-то вправо. Потом послал матроса «отвязываться от вереи», а то, дескать, как мужик на подводе из лесу заехали. После несложных маневров ошвартовались у баржи, которая предназначалась для перевозки партии Табацкого, перегрузили в нее привезенное, написали совместную радиограмму с докладом о ситуации и запросом, что делать нам лично. Ответ был, как я и предполагал, возвращаться с «Геологом» обратно. Что мы и сделали. Опытный Железняк тогда не ошибся — подъем воды в первой фазе наводнения составил 12 метров, а во второй, когда затор встал на Осиновском пороге, — 15 метров. Но моих ребят и вторая фаза не достала. Спокойно перевесновали. «Весновка» — это официальное название пережидания весенних климатических неурядиц.

Мы нормально отработали полевой сезон, и обо всей этой истории я вспомнил только осенью, когда мы все возвратились в экспедицию и готовились к «камеральному» периоду, во время которого обрабатываются собранные в поле материалы, составляются отчеты и карты.

Камеральным работам предшествует приемка полевых материалов. И только принятые специальной комиссией материалы могут использоваться в камеральных работах. В такие комиссии назначаются приказом по экспедиции наиболее опытные и квалифицированные специалисты. В тот раз попал в такую комиссию и я. И надо же, на мою долю пришлась приемка в партии Табацкого. Основной объект приемки — полевые книжки, журналы документации буровых скважин и горных выработок. Там иногда приходится читать та-акое!