Андрей Пиперов - Целебный яд

„Каждый человек должен носить в своем сердце хотя бы частицу силы Прометея! Орлы клевали его печень, и он испытывал жестокие муки, но… помни об истине и правде! В них залог твоей силы!.. Не забывай о них, сын мой!..“ Эти напутственные слова окрыляли тянувшегося к знаниям Карла. С ними он связывал образ самого близкого ему человека, оставшегося в родном городе. Это был образ стареющего отца со строгим выражением лица, на котором светились темные, ласковые глаза…

Легкий стук вывел его из задумчивости. В дверях показалась горничная. Она бесшумно вошла в комнату и положила на столик письмо.

— Это вам, — сказала она.

Карл поблагодарил ее кивком головы и, не успела она еще закрыть за собой дверь, как он уже держал в руках почтовый конверт. Но письмо было не от отца. Нет, нет, почерк был совсем незнакомый и… как будто женский. Да, это была женская рука. Странное дело! Он с удивлением распечатал конверт и вынул лист бумаги, исписанный мелким почерком. Вот, что он прочел:

„Дорогой Карл,

Я надеюсь, что это письмо застанет вас еще в Роттердаме. Мне будет жаль, если оно вернется нераспечатанным. Это означало бы, что вы уже покинули Европу.

Вас, может быть, удивят эти строки, но дело в следующем: Вы меня не знаете, но я вас знаю. Я вас часто видела с профессором Гольдфусом. Он-то и сообщил мне о вашем отъезде в Голландскую Индию.

Я рада за вас, что вы сможете продолжать ваши научные занятия!..

Думаю, что подготовка к предстоящему путешествию поглощает все ваше время, но я все же должна вам признаться в чем-то, чего вы не знаете и что вот уже несколько месяцев меня тяготит. Выслушайте меня!

Не так давно по непонятной для вас причине вам пришлось драться на дуэли с Францем Губертом. Вы не могли тогда знать, что дуэль произошла из-за меня: не думая о возможных последствиях, я однажды в разговоре с этим человеком позволила себе восхищаться вами, рассказала ему о вас много хорошего, что слышала от профессора Гольдфуса, и… причинила вам этим неприятность… О дуэли я узнала слишком поздно… и уже не имела возможности ни объясниться, ни предотвратить ее…

Да, я виновата! И мне хочется, хотя бы теперь, когда, как мне кажется, мы уже не увидимся, сказать вам, как я глубоко сожалею о случившемся… и попросить у вас прощения, которого я, быть может, и не заслуживаю…

От всего сердца желаю вам успеха!

В свободное от работы время вспоминайте наш красивый город и ваших друзей, оставшихся на родине.

Всего хорошего!

Незнакомая вам

Бонн, 2 мая 1837 г. Лотти Браун“

Карл медленно сложил письмо и бережно спрятал его в карман. С конвертом в руке он вернулся на прежнее место к окну и стал задумчиво смотреть на улицу.

Стоявший у дверей гостиницы швейцар был удивлен: немецкий жилец из номера 27 никогда не проходил мимо него, не поздоровавшись. На этот раз он даже не обернулся.

Уличный шум оглушил спешившего юношу. На минуту он остановился. Улицы кишели народом. Каждый торопился, каждый бежал, но куда и зачем?..

Громким голосом расхваливая свой товар, мимо него прошел торговец бананами. Два матроса, видимо только что вернувшиеся из плавания, обнявшись шли по улице и пели хриплыми голосами. Женщины с корзинками в руках спешили за утренними покупками. Ломовые извозчики с гиканьем размахивали кнутами, погоняя тяжело нагруженных лошадей.

Карлу здесь все было не по душе.

Он пошел по тянувшейся почти на целый километр главной торговой улице и смешался с толпой. Это должно было рассеять его мысли.

Свернув в одну из улочек, он очутился на большой рыночной площади. На рынке стоял гомон множества голосов. Продавцы громко зазывали покупателей, покупатели спорили и ожесточенно торговались. Пробираясь между ногами прохожих, какая-то отощалая собака опасливо нюхала землю. Она прихрамывала на правую заднюю лапу, из которой сочилась кровь. Карл сам потом удивился, что заметил эту подробность.

Северная часть площади была занята торговцами рыбой. Запах всякого рода свежей, соленой, копченой, сушеной рыбы стоял над всей площадью и смешивался с ароматом бананов, лимонов, апельсинов и других южных фруктов. В рыбных лавках было особенно много селедок, самой дешевой рыбы. Селедки продавались в развес на фунты, в бочонках и коробках, в греческом или испанском оливковом масле, консервированные, залитые томатным соусом, словом, в самом разнообразном виде.

Рядом с рыботорговцами помещались торговцы сырами. Прилавки ломились от целой горы сыров и масла любых видов и качества. Здесь были сыры эмментальский, рокфор, пахучий тильзитский и многих других сортов, но в основном преобладали красные головы голландского сыра. Некоторые покупали этот сыр целыми головами, но большинство брало полфунта или фунт, рассчитываясь мелкой никелевой или медной монетой, заботливо отсчитываемой бережливой рукой хозяйки.

Для товаров, привезенных из далеких стран, было отведено почетное место. Некогда владевший всеми морями голландский флот все еще не хотел поступиться своей былой славой. Его флаги развевались во всех портах мира, и его корабли доставляли полные трюмы бананов, фиников, винных ягод и других южных плодов. Карл толкался в толпе или, вернее, толпа его толкала и бросала во все стороны, от селедочных бочонков к красным грудам сыров, затем к ящикам с душистыми южными фруктами, а когда он поднимал голову, то видел возвышавшуюся над толпой статую Эразма Роттердамского… [3] Эразм Роттердамский — голландский философ-гуманист (1467–1536). Казалось, что философ смотрит на него строгим взглядом и посмеивается над повседневными заботами и мелкими невзгодами людей. Карл хорошо знал о значении его книги „Похвала глупости“, которой он прославился в XVI веке.

Базарный шум привел Карла в еще большее замешательство. Ему начало казаться, что силы его оставляют и он теряет равновесие.

С трудом пробираясь в толпе, он вдруг почувствовал, что кто-то залез к нему в карман. Быстрым движением Карл схватил вора за руку. Перед ним стоял мальчик лет десяти, который умоляюще произнес:

— Дяденька, прости меня, пожалуйста!

Карл глянул на мальчугана. На его голове была старая помятая шляпа, из-под которой выглядывали два голубых не по-детски умных глаза. На нем было одето доходившее ему до пят пальто с чужого плеча, на ногах огромные сапоги.

Кто-то громко крикнул:

— Вор! Держите вора!

Карл прижал мальчика к себе. Тот, видимо, отказался от всякой попытки к бегству. Карл вывел его из толпы. Когда они добрались до более спокойного места, где торговцы складывали порожнюю тару, Хасскарл посадил мальчика на ящик и спросил его строгим голосом:

— Как тебя звать?

— Питер.

— И тебе не стыдно воровать?