Мохсин Хамид - Выход: Запад

Саид спросил ее еще один раз о переезде к нему и к его семье, обещая ей, что все объяснит своим родителям, и что у нее будет своя комната, а он будет спать в общей комнате, и им не обязательно будет жениться, и им, из уважения к его родителям, только придется сохранять целомудрие, и так будет сохраннее для нее в такое время, когда нельзя оставаться в одиночестве. Он не добавил слов об особой опасности для одиноких женщин, но она знала, что они оба понимали это, хотя она и не приняла его предложения. Он видел, как ее положение волновало ее, и поэтому он больше не говорил об этом, но предложение оставалось в силе, и она решилась.

Надия сама пришла к решению, что это уже не был город, где опасности для молодой, независимо живущей женщины были управляемы и решаемы ею, и точно так же она волновалась за Саида каждый раз, когда он ехал к ней и возвращался от нее. Но часть ее не принимала идеи переезда к нему, да хоть к кому-угодно, после того, как она с таким большим трудом переехала в свое нынешнее жилье и очень привыкла к нему, к жизни, пусть часто и одинокой, которая была выстроена ею здесь, и также сама идея жить целомудренной полу-любовницей, полу-сестрой Саиду в такой близи с его родителями была довольно странной, и она, возможно, не решилась бы еще долгое время, если бы не смерть матери Саида: заблудившаяся крупнокалиберная пуля пролетела сквозь лобовое стекло их машины и унесла с собой четверть головы матери Саида, не во время ее вождения — она не водила уже много месяцев — а когда она искала внутри потерянную сережку; и Надия, видя в каком состоянии находились Саид и его отец, когда Надия впервые пришла к ним в квартиру в день похорон, осталась с ними той ночью, чтобы предложить свою помощь и утешение и более не провела ни одной ночи в своей квартире.

Похороны были скромнее и проходили гораздо быстрее в те дни из-за боев. У некоторых семей просто не было выбора, и им приходилось хоронить в своих дворах или в укромных местах у дорог, и стало невозможно добраться до кладбищ, и от того вокруг росли импровизированные могильники: одно умершее тело притягивает другое, как появление одного сквотера на неиспользуемой государством земле может вырасти в целую трущобу.

Обычно, дом, потерявший близкого человека, наполнялся родными и доброжелателями на много дней, но подобная практика теперь была ограничена опасностью пересечения города, и если появлялись люди повидать Саида и его отца, большинство их приходили, стараясь не привлекать к себе внимания, и не задерживались на долгое время. Не та ситуация была в то время, чтобы расспрашивать — какое отношение имела Надия к мужу и сыну умершей, и никто не задавал вопросов, но некоторые вопрошали своими взглядами, и их глаза следовали за Надией, перемещавшейся по их квартире в черной робе, подавая чай и бисквиты и воду, и не молясь, по крайней мере, явно не молясь, а лишь ища повод помочь людям в их земных нуждах.

Саид же молился много, как и его отец, и их гости, и некоторые из них рыдали, но Саид зарыдал лишь один раз, когда впервые увидел тело своей матери и закричал, а отец Саида плакал лишь когда оставался один в своей комнате, молча, бесслезно, словно тело начинало заикаться или дрожать, долго не успокаиваясь, потому что для него потеря была безграничной, и для него благожелательность вселенной исчезла, и его жена была для него лучшим другом.

Надия называла отца Саида «отцом», а тот называл ее «дочерью». Это началось с первой их встречи, посчитав условность приемлимой для нее и для него, приняв допустимую форму общения между молодым и пожилым, даже и не для родственников, а в их случае Надия, как только взглянула на отца Саида, так сразу он показался ей словно отцом из-за его мягкости, и в ней вызвалось чувство оберечь его, будто своего ребенка или щенка, или прекрасное воспоминание, улетучивающееся с каждым мгновением.

Надия спала в так называемой комнате Саида, на куче ковров и одеял поверх пола, отказавшись от предложения отца Саида поменяться с его кроватью, а Саид спал на такой же, только потоньше, куче в общей комнате, а отец Саида спал в своей спальне, в комнате, где он спал всю свою жизнь здесь, но никак не смог бы вспомнить свой последний раз одинокого сна, и отчего ему было немного непривычно.

Отец Саида каждый день натыкался на вещи жены, и они уносили его сознание из происходящего, как говорится, настоящего: фотография или сережка, или особая шаль, надеваемая по особым случаям; а Надия натыкалась каждый день на вещи, которые приносили прошлое Саида: книга или музыкальная коллекция, или наклейка внутри ящика комода, и в ней вызывались эмоции ее собственного прошлого, остро напоминая о судьбе родителей и ее сестры, а Саид находился в комнате, в которой он обитал лишь изредка, короткое время, давно, когда приезжали родственники издалека, и, попав сюда опять, в нем отзывалась эхо лучших времен, и, странными путями, эти трое делили эту квартиру, пересекаясь и смешиваясь своими ощущениями и различными течениями времени.

Район Саида заняли повстанцы, и небольшие стычки поблизости прекратились, но огромные бомбы все еще падали с неба и взрывались с силой, сравнимой с мощью самой природы. Саид был благодарен Надии за ее присутствие здесь, за изменение, принесенное ею в молчание, опустившееся на их квартиру, совсем не обязательно заполняя ее словами, а тем, что молчание становилось менее пустым и блеклым. И еще он был благодарен ей за своего отца, чья вежливость, когда он вспоминал о нахождении в одной компании с молодой женщиной, удерживала того от замыкания в бесконечной полудреме, и ему приходилось обращать на нее внимание. Как хотелось бы Саиду, чтобы Надия смогла познакомиться с его матерью — ах, если бы его мать смогла бы.

Иногда, когда отец Саида уходил спать, Саид и Надия сидели вместе в общей комнате, бок о бок — близко и тепло, и, держась руками, обычно, обменивались поцелуем в щеку перед сном, но, чаще всего, они сидели молча, но, еще чаще, они тихо разговаривали о том, как сбежать из города или о бесконечных дверных слухах, или просто ни о чем: как точно назвать цвет холодильника, как худеет щетина зубной щетки Саида, как громко храпит Надия, во время ее простуды.

Однажды вечером, они забрались вместе под одеяло в мерцающем свете парафиновой лампы, поскольку в их части города больше не было электричества, и не было ни газа ни воды, и городские службы не работали, и Саид сказал: «Так просто и привычно, что ты — здесь».

«И для меня — тоже», ответила Надия, кладя голову ему на плечо.

«Конец мира, иногда, может оказаться очень уютным».

Она засмеялась. «Да. Как в пещере». «А ты пахнешь, как пещерный человек», добавила она чуть позже.