Мохсин Хамид - Выход: Запад

После рождения Саида, частота их сексуальных сношений значительно упала, и она продолжала постоянно уменьшаться. Вагина состарилась, эрекцию становилось труднее поддерживать. В этот период отец Саида начал ощущать себя, или заставлял себя ощущать, тем, кто первым предлагает секс. Мать Саида иногда спрашивала себя: вызвано ли это было его настоящим желанием или привычкой или просто близостью. Она, как могла, отвечала ему. Он постепенно был отвергнут своим собственным телом, как и ее.

В последний год их совместной жизни, в тот год, когда Саид встретил Надию, секс у них случался черезвычайно редко. Столько за год, сколько в одну новобрачную ночь. Но его отец всегда хранил на лице усы, как настаивала мать. И они никогда не меняли своей кровати: изголовье, словно сплетение перил, постоянно напоминало о том, чтобы за него схватились.

В комнате семьи Саида, называемой общей, находился телескоп — черный и гладкий. Он был подарен отцу Саида его отцом, и отец Саида подарил в свою очередь Саиду, но, поскольку Саид жил в их доме, это означало, что телескоп продолжал стоять, где он был всегда, треножником в углу, под клипером, заплывшим в стеклянную бутылку по морю треугольной полки.

Небо над их городом стало слишком загрязненным, чтобы следить за звездами. Правда, в безоблачные ночи после дневного дождя отец Саида иногда выносил телескоп, и вся семья, прихлебывала зеленый чай на их балконе, наслаждалась легким бризом и по очереди разглядывала объекты, свет от которых часто исходил задолго до того, как кто-нибудь из этой троицы был рожден — свет из других столетий, только сейчас достигающий Земли. Отец Саида называл это путешествием во времени.

В одну ночь, точнее, в ту самую ночь после того, как он с трудом смог подготовить свой проект для мыльной компании, Саид бессмысленно проводил телескопом траекторией чуть ниже горизонта. В окуляре ему виделись окна, стены и крыши — иногда совсем не двигаясь, иногда пролетая невероятной скоростью.

«Мне кажется, он наблюдает за молодыми девушками», отец Саида сказал его матери.

«Как не стыдно, Саид», заявила мать.

«Ну, он же твой сын».

«Мне никогда не нужен был этот телескоп».

«Да уж, ты всегда стреляла сблизи».

Саид покачал головой и приподнял взгляд вверх.

«Вижу Марс», сказал он. Так и было на самом деле. Вторая по близости планета во всем своем виде, цвета заката пыльного шторма.

Саид выпрямился и достал свой телефон, направив камерой на небо, сверяясь с программой-апп звездных тел. Марс показался в более детальном виде, хотя, конечно же, это был Марс какого-то другого времени, прошлый Марс, запечатленный создателем апп.

Семья Саида услышала, как вдалеке раздалась автоматная очередь плоским треском — негромко, но довольно отчетливо. Они еще посидели некоторое время. Затем мать Саида предложила вернуться внутрь.

Когда Саид и Надия впервые решили выпить кофе вместе в кафетерии, что произошло на следующей неделе, после их совместного класса, Саид спросил об ее консервативной и все-закрывающей черной робе.

«Если ты не молишься», поинтересовался он, понижая голос, «почему ты ее одеваешь?»

Они сидели за столиком на двоих у окна, разглядывая ревущее движение на улице внизу. Их телефоны покоились экраном вниз между ними, словно сложенные оружия отчаявшихся душ на переговорах.

Она улыбнулась. Отпила чай. И объяснила, спрятавшись лицом за своей чашкой.

«Чтобы никто не *** до меня», сказала она.

Когда Надия была ребенком, ее любимым занятием было рисование, хотя его преподавали лишь один раз в неделю, и она не считала себя талантливой в этом. Она ходила в школу, где вдалбливалось простое запоминание, для чего она была просто не создана, и поэтому она проводила большинство своего времени, разрисовывая края учебников и тетрадей, пряча, согнувшись, каллиграфические овалы и миниатюрные вселенные от взгляда учителей. Если бы они поймали ее, она получила бы выговор или даже удар по голове.

Искусство в доме Надии представлялось религиозными стихами и фотографиями святых мест, висевшими в рамках на стенах. Мать Надии и сестра были тихими женщинами, а ее отец пытался быть таким, считая молчание достоинством, но все равно постоянно и легко вспыхивал, когда речь заходила о Надии. Ее постоянные вопросы и нарастающее скептическое отношение к святости в вопросах веры, расстраивали и пугали его. В доме Надии не было физического насилия, как и благотворительности, но, когда по окончании университета Надия объявила ко всеобщему в семье ужасу и к ее неожиданному удивлению своим словам, что она съезжает из дома — незамужняя женщина, то раздались жесткие слова с обеих сторон: и от отца, и от матери, даже и от ее сестры, и, более всего, от самой Надии; после чего и Надия и ее семья решили, что она лишается семьи, и об этом решении для всех их до конца жизней они жалели, но никто из них никогда не попытался починить их отношения: частично от упрямства, частично от непонимания, как сделать, и частично от надвигающегося на их город хаоса, надвигающегося так быстро, что им не хватило времени осознать свою ошибку.

Жизненный опыт Надии во время первых месяцев жизни одинокой женщины в некоторые моменты даже превзошел страхи и опасности, о которых предупреждала ее семья. Все же у нее была работа в страховой компании, и она была полна решимости выжить, и она смогла. Она сняла верхнюю комнату у одной вдовы, купила проигрыватель и небольшую коллекцию виниловых пластинок, нашла круг знакомых — таких же городских вольнодумцев — и умеющую хранить секреты женщину-гинеколога. Она научилась тому, как одеваться для всех взглядов, как лучше всего вести себя с агрессивными мужчинами и с полицией, и с агрессивными мужчинами из полиции, и как всегда доверяться своим инстинктам, чтобы избежать или покончить с нежелательной ситуацией.

Сидя за рабочим столом в страховой компании, днем, звоня с предложениями возобновления договоров, она получила сообщение от Саида с просьбой о встрече, и ее поза не изменилась: все так же склонившись, как будто она все еще была школьницей, и все еще продолжая разрисовывать, как всегда, края различных бумаг перед ней.

Они встретились в китайском ресторане по выбору Надии, не в день их вечерних занятий. Семья, которой раньше принадлежало это место, после прибытия сюда после Второй Мировой войны, процветая три поколения, недавно продала это место и переехала в Канаду. Но цены оставались приемлемыми, и стандарты приготовления еще не упали. У зала была темная, как в опиумном притоне, атмосфера по контрасту с другими китайскими ресторанами в городе. Намеренно освещенный будто-бы-свечами-в-бумажных-фонарях, которые на самом деле были пластиковыми коробками, иллюминированными мерцающим светом лампочек.