Александр Сегень - Тридцать три удовольствия

— К чему так подробно? — перебил я Ардалиона Ивановича, которого по непонятным причинам понесло в какую-то пошлую поэтическую струю.

— Которым не нравится, могут не слушать, — возразил Старов.

— Бог с тобой, Федь, интересно же, — сказал Мухин.

— Нисходит на меня иногда этакое лирическое, — промолвил Тетка. — «На холмах Грузии лежит ночная мгла…» — и тому подобное. Словно я Пушкин или на худой конец Лермонтов. Вещие сны начинают сниться. Друиды всякие, дриады, или еще что-нибудь. Толпились мы, толпились сегодня по городу и, как видите, не случайно — набрели на этот парк. Величавые тут деревья какие, а? Платаны, что ли? И пальмы очень хороши. Водопад чувств во мне все это вызывает!

Белел в небе над нами диск луны. Во мраке каирской ночи мы сидели в этом саду, и впрямь было очень хорошо, если бы только Ардалиона не охватили излишние поэтические настроения. Точно мы приехали сюда только ради того, чтобы послушать историю про фараона Ромео Третьего. Встающий между тем вопрос о возвращении в гостиницу начинал волновать. На дыбы ставить Ардалиона не хотелось, а он бы наверняка рассердился, но потихоньку подвести к мысли о том, чтобы ужать историю, следовало.

— Единорог, — сказал вдруг Николка, пьяновато указывая куда-то в гущу парка.

— Ночные гостьи, — обратил внимание Игорь в другую сторону. Бабочки, две или три, хлопая большими крыльями, то поднимались, то опускались, будто одна из них Бастшери, танцовщица фараона. Перелетали с одной стороны тропинки на другую.

— Среди множества веков, последовавших после Рамсеса, — наконец продолжил свою историю Ардалион, — время от времени вновь возникает и пропадает таинственный образ женщины-губительницы Бастшери. Цветов, брошенных на могилы погубленных ею сладострастников, хватило бы, чтобы завалить доверху весь этот парк. Поднявшихся из гроба, этих несчастных пленников любви можно было бы выстроить в тройном оцеплении вокруг Кремля. Высоко стояли некоторые из них в общественном положении, другие просто славились мужеством, красотой, силой. Иль де Прэнс, герцог французский, умирая в тринадцатом веке, оставил записку, в которой четко обозначил, что сгубила его древняя египтянка Бастшери, которая таинственным образом жива, прекрасна лицом и телом, поддерживая свою неувядаемую молодость тем, что питается жизненной праной своих любовников. Между прочими свидетельствами есть и одно русское, принадлежащее некоему Павлу Ивановичу Пушкину, помещику Тверской губернии, жившему в середине прошлого века. Звезд с неба, в отличие от своего дальнего-дальнего родственника, Александра Сергеевича, Павел Иванович не хватал, но был не беден, крепок физически и неглуп. Так вот, он тоже оставил предсмертную записку, где подробно описывает, как влюбился в цыганку Лялю, которая выпила его до дна своею любовью, а прежде, чем подарить последнее свидание, призналась, что не цыганка она, а египтянка, и настоящее имя ее Бастшери. «Низко я пал, — писал накануне свидания Павел Иванович, — но никто не в силах удержать меня, я падаю в объятия прекрасной змеи». Были среди любовников лже-цыганки и другие помещики, о них Павел Иванович тоже пишет, и всех, всех их сгубила Бастшери.

Звезды Каира будто разом высветились в небе над нами, рассыпавшись бессчетно вокруг всех выше восходящего Тота. Похожие на серебряные монеты крупного достоинства. На виноград, если хотите. Спелый и тяжелый виноград, поблескивающий бочками своих ягод, но никак не на «спелый барбарис», как у Гумилева, и тем не менее, Николка, взглянув на небо, воспользовался минутой, пока Ардалион Иванович прикуривал сигарету, и произнес:

— Барбарис!

И никто не стал с ним спорить, а Ардалион продолжил:

— Помню, какое странное чувство ирреальности я испытал, когда мне раздобыли книгу, где приводились свидетельства инквизиции о пытках и казнях еретиков в четырнадцатом столетии. Я нашел место, отмеченное и переведенное с латыни специально для меня одним ученым, и чуть не свихнулся. «Воскликнул же сей гнусный еретик Хуан Батиста Малаведа, когда взошел на священный костер инквизиции, омерзительные слова. „Выше, — кричал он, — выше вздымайся пламя в честь великой колдуньи Бастхотеп!” Горя в огне, весь охваченный пламенем, он продолжал выкрикивать это мерзостное имя, так что многие могли его услышать и точно запомнить». И чем больше получал я свидетельств, тем сильнее убеждался в существовании Бастшери. Глубже и глубже проникал я в архивы. Смерти, вызванные соитиями с таинственной вечной египтянкой, уже исчислялись десятками, не хватало только свидетельств недавнего прошлого, но, наконец, нашлись и таковые. Жизнь одного американца по имени Роберт Дэй окончилась два года назад в одной из каирских гостиниц, а перед смертью он отправил жене в Лос-Анджелес письмо, а в нем стихотворение:

Вольный перевод, но почти точный. Что бы там ни было, но о странной смерти Роберта Дэя написали лос-анджелесские газеты, и я получил неопровержимое доказательство, что либо Бастшери и впрямь существует, либо существует некая древняя секта, члены которой именуют себя ее именем. Ни то, ни другое нельзя терпеть, и я решил, что мы обязательно найдем врага человечества и обезвредим. Случилось так, что тут-то я и познакомился с одним изобретателем, сделавшим для меня этот прибор. Какие бы женщины не прошли мимо меня, ни на одну он не среагирует, только на эту гадину. Печали и горести, связанные с присутствием в мире этой женщины, подходят к завершению. Униженья, паденья и смерти сотен загубленных мужчин будут отмщены. Не жить больше гадюке. Выпали ее последние сроки. На чуткий прибор воздействует волна моей бессознательной эмоции, когда я не сознанием, а подсознанием ощущаю близкое присутствие той, на которую нацелен, как сеттер на дичь. Долю погрешности, конечно, нельзя не принимать во внимание, но абсолютно точных приборов вообще нет в мире, а уж тем более такого класса и предназначения, как этот. Мне и в голову не могло прийти, что такое возможно, хотя, с другой стороны, прибор гениально прост. Не знаю, уж из чего сделана эта черненькая пластинка, но она четко срабатывает, фиксируя самую главную эмоцию человека, предупреждая его, что то, чего он ищет, находится рядом. Раньше, чем в этом году, не имея прибора, мы не могли отправиться на Тягу под кодовым названием «Египтянка». Задумаюсь, бывает, и удивляюсь, как слаженно и точно сходится все в моей жизни. О чем бы я не обеспокоился, все приходит в свой черед. Легкой подсказкой послужили мне несколько тревожных газетных сообщений о том, что в Каире зарегистрированы случаи странной смерти. Смерти, наступающей внезапно среди ночи, причем на трупах не обнаруживается никаких следов насилия, нет и крови. Я решил: нужно срочно брать вас и ехать. Чем эта Тяга хуже той, что была у нас в Румынии?