Богумир Полах - Возвращение Иржи Скалы

Вольнонаемный Доудера усердно кивает и сверлит взглядом майора Скалу.

«Спокойно, — твердит себе Иржи, — спокойно! Как говорил мне Тонда Крайтл: Учись, товарищ майор! Учись всему, чего не умеешь, а прежде всего выдержке. Учись страдать без нытья, без упоения страданием. Была тебе Карла много лет хорошей женой? Была! Как же можно сейчас от нее так просто отмежеваться только потому, что…»

Воспоминание о вчерашнем вечере, о чужой, слишком просторной пижаме, рукава которой едва доставали ему до локтя, больно ударило в сердце. «Даже несмотря на это, несмотря на это!» — твердит себе Скала, стиснув руки.

Человечек с золотым зубом упорно и демонстративно уставился в неподвижное, словно застывшее лицо Скалы. Скала отвечает ему сдержанным, почти укоризненным взглядом.

— Непонятно, что ты хочешь сказать, — говорит он. — Говори прямо.

На минуту кажется, что сдержанность Скалы обезоружила золотозубого. На его тонкой шее запрыгал кадык, на лице промелькнуло смущение. Заметил это и Доудера, встревоженно заморгав, он наклонился в позе нетерпеливого ожидания. Его ничтожная душонка затрепетала.

«Надо не дать Скале выйти сухим из воды, черт его подери», — думает он. При Первой республике этот Скала жил, как граф. Годы протектората, когда он, Доудера, дрожал и рисковал жизнью из-за каждого перекупленного кило муки, Скала провел в эмиграции, а вернувшись на родину, отхватил теплое местечко, барин этакий, да еще придирается к подчиненным: стоит на минутку отлучиться, никого не оставив на коммутаторе, — сразу разнос. Казарменные порядки ввел даже для вольнонаемных! Его женушка помогала ему, а он — ей, рука руку моет. Сейчас, когда их вывели на чистую воду, ему, Доудере, уже не заткнешь рта! Как бы не так! Ведь именно этот тип, Скала, помешал ему как следует развернуться в дни, когда пришла наконец счастливая возможность для простого человека. Майор придирался к нему из-за каждой пустяковой отлучки, совершенно не давал возможности поживиться.

И вольнонаемный Доудера пронзительным голоском резко бросает в напряженной тишине: «Самокритику давай!»

Скала смотрит на обоих разъяренных мужчин — Доудеру и человека с золотым зубом. «Инквизиторы, инквизиторы, — думает он. — Святая инквизиция! Один верит — быть может, вполне искренне, — что только огнем и мечом надо служить идее. Рубить головы! Самые жестокие меры при малейшем подозрении. Никаких колебаний. Никаких расследований и проверок! Чем больше люди боятся, тем меньше грешат. А второй просто жаждет крови, жаждет видеть чужие страдания и муки. Он рассчитывал, что наступит рай на земле, а вместо этого оказалось, что путь к социализму труден и тернист, требует жертв и самоотверженности. Пять лет протектората он, Доудера, наблюдал немецких «суперменов» и понял, что им можно все. Понравился магазин — «супермены» забирали его, как «тройхендлеры». Захотелось обобрать квартиру — устраивали там обыск. Это разложило Доудеру, заглушило в его душе все порядочное, что там оставалось. «Так же и мы будем расправляться с буржуями», — думал он, и в глазах его сверкала жадность, а в сердце росла уверенность, что все дело в перемене козырей: вместо одной привилегированной касты хозяином жизни стала другая. Поэтому он не колеблясь примкнул к новым хозяевам и поспешно ухватился за первую же возможность обогатиться. После гитлеровцев пустовали квартиры, великолепные просторные квартиры, полные награбленного добра. Доудера занял одну, которая ему особенно понравилась; в беспорядочные, тревожные дни освобождения ему без труда удалось получить ордер. Доудера был на седьмом небе, его аппетит рос. И вдруг неожиданный удар. И от кого же — от собственной партии. Конец мечте о касте привилегированных: проверка, инвентаризация, оценка, счет — и извольте платить! Платить за квартиру и все остальное. Кошмар, разочарование, тем более горькое, что люди похитрее Доудеры сумели обойти рогатки законов и предписаний. Что это были за ловкачи? Прожженные спекулянты, напрактиковавшиеся в обходе закона, опытные рвачи и сутяги под защитой адвокатов, да и сами адвокаты. Они действовали не так наивно, как неумелый чинуша Доудера. Оценка? Пожалуйста, они согласны на оценку. Но оценка проводилась такая, что шикарный автомобиль марки «БКВ», или восьмицилиндровый форд, или оппель-адмирал доставался им за несколько тысяч обесцененных крон. Мол, изношенная машина годится чуть ли не на свалку, в лом. Надо только найти подход к оценочной комиссии, уметь «отблагодарить» кого следует.

Карла немало рассказывала Скале о ловкачах, которые, словно нюхом, отыскивают возможность погреть руки. Да и сам Иржи, вернувшись на родину, наблюдал немало подобных случаев.

Но вольнонаемный Доудера, разумеется, смотрит на вещи иначе. Для него и майор Скала — барин. Ведь он «тиран» — не позволит подчиненному, когда вздумается, уйти со службы, за хорошее жалованье требует добросовестной работы и дает по рукам за попытку работать налево. Какое дело Доудере, что есть паразиты, живущие за счет простых тружеников, и есть люди, которые неутомимо работают ради лучшего будущего страны. И те и другие — для него господа. Доудера охотнее поддержит при проверке в низовой парторганизации даже какого-нибудь буржуйчика за то, что тот уделял ему крохи со своего стола, чем вот такого майора Скалу, который жучит его, как только он начинает работать спустя рукава.

Но в душе Скалы нет ожесточения против Кшанды и Доудеры, как бы ни пронзали они его злыми взглядами. Будь Иржи верующим, он сказал бы: «Боже, прости им, ибо они не ведают, что творят». Эта терпимость осталась у него от прошлого. Но морозный день на Староместской площади, новые друзья, которых он полюбил, два года работы в парткоме — все это научило его поступать иначе. И потому майор Скала не колеблется больше. Он выпрямляется, оглядывает собравшихся и улыбается, заметив, что товарищи глядят не на зеленое сукно стола — их взволнованные и ободряющие взгляды устремлены на него.

— Я мог бы, если бы захотел, выкрутиться и отмежеваться от жены, — говорит Скала. — Ведь я с ней в разводе. Мы, правда, сошлись после моего возвращения, но потом разошлись снова. Формально мы чужие люди.

— Неупорядоченные семейные отношения, недостойные члена партии! — восклицает человек с золотым зубом.

Скала даже не смотрит на него.

— У меня, однако, нет причин выкручиваться, — невозмутимо продолжает он. — Я не хочу и не умею обманывать партию и товарищей, скажу вам прямо: я люблю жену. Мы никогда бы не расстались, если бы это зависело от меня. Если партия решит, что вина моей жены — это и моя вина, я готов понести любое наказание. Но я протестую против приемов работника комиссии партийного контроля. — Скала бросает гневный взгляд в сторону бледной физиономии с поблескивающим золотым зубом. — Протестую так же, как протестовал против методов секретаря крайкома Шика. Это совершенно одинаковые методы: высокомерное, непартийное, оскорбительное отношение к члену партии.