Богумир Полах - Возвращение Иржи Скалы

— Постой, постой, Иозеф, — останавливает его следователь, выходя из-за письменного стола. — У майора есть основания нервничать. Для него это не пустяки…

Скала опускает глаза. И в самом деле, он чересчур раздражителен. Может быть, недоверие в глазах незнакомца ему померещилось?

— Извините меня, — говорит он еле слышно и с шинелью в руках, не прощаясь, направляется к выходу.

— В следующий раз будьте поосторожнее, товарищ, по-осто-рож-нее, — в голосе человечка явно звучит угроза.

Скала вышел в приемную, где сидит секретарша, и бессильно прислонился к косяку.

— Можно присесть?

Девушка равнодушно подняла глаза и кивнула.

«Видимо, она привыкла, что отсюда все выходят взволнованные», — подумал Скала и сел. Да, его задели за живое. Таким измотанным он не чувствовал себя даже после самых трудных операций на фронте. Сердце бешено колотится, потная рубашка прилипла к телу. А это, видимо, только начало. Начало? Нет. Все началось, когда он вошел в кабинет выскочки, который сейчас дрожит от страха где-нибудь здесь, неподалеку. Наверняка дрожит. Все такие люди — трусы по натуре. Пока он у власти, он пыжится, того и гляди лопнет, а стоит получить щелчок — и наложил полные штаны. Почему, почему же пути такого человека скрестились с путями Карлы и Иржи? Все было бы по-другому, не случись этого! Этот выскочка, только он один виноват в том, что Скала сидит тут словно парализованный и не знает, как быть. В самом деле, только Роберт во всем виноват? Скала чувствует, что, задав себе этот вопрос, он как-то остыл. Сердце бьется ровнее. Словно кто-то заморозил его внутри. «В самом деле, только ли Роберт виноват?» — неотступно вертится в опустошенном мозгу жгучий вопрос. Но ведь он, Скала, вернулся героем, ленточки на груди, тяжелые ранения, вернулся и…

Он сам виноват. Он один. Он муж. Он должен был помочь жене, которую любит, должен был взять ее за руку и вывести из тупика. Он должен был… что должен был? Бороться? Да, бороться, сопротивляться, а он позволил вести себя, будто ребенка. Правда, для борьбы у него никогда не было способностей. От каждого удара судьбы он уходил в себя, съеживался, словно беззащитная зверушка, словно жучок, в минуту опасности притворяющийся мертвым. Он упивался своими страданиями до тех пор, пока не заживала рана. Где сейчас взять энергию, где найти силы?.. Погоди! А где ты находил силы, разойдясь с Карлой, не видеть ее после развода? Где брал силы, для того чтобы уйти из дому, когда она приезжала к родителям повидаться с Иркой? Они до сих пор не подозревают, что Иржи ушел от жены, считают, что он каждый день мотается в поезде только ради мальчика, думают, что он ежедневно видится с Карлой и иногда ночует дома. Они не знают, что он просто ночует в офицерском общежитии…

Где он взял энергию?.. Где взял силы?..

Разговор, который до сих пор глухо доносился из соседней комнаты через обитую дверь, вдруг перешел в шумную ссору. Отдельные слова слышатся в приемной очень отчетливо.

Скала перепугался. Там спорят из-за него. Нельзя оставаться здесь! Кто поверит, что он остался не для того, чтобы подслушивать.

Скала вскакивает и поспешно надевает шинель. Он берет фуражку, и в этот момент из кабинета доносится:

— По-осторожнее, товарищ! По-осто-рож-нее!

Непонятная тоска сдавила грудь Скалы, она гнала его к дому Карлы. Он ускорил шаги, словно боясь, что опоздает и упустит что-то.

«Вероятно, ее тоже выпустили, может быть, она дома», — подумал он, и сердце его неистово заколотилось.

На улице он невольно вобрал голову в плечи. За каждой занавеской ему чудятся тени, злорадные взгляды. Приятное зрелище для соседей — подумайте, какой скандал! Вот они, эти новоиспеченные господа! Ездили сюда в лимузинах. Допрыгались, выскочки!

Иржи чувствует себя как у позорного столба. Дрожащей рукой он торопливо отпирает калитку. Никак не открывается. Какого черта, что за непорядок! Целый год все собираются починить замок! Ну, спокойно. Чуточку приподнять, слегка потянуть ключ на себя. Наконец-то!

Собака? Собаки нет. Сердце вдруг замирает. Если бы Карла была дома… Но ее нет. Почтовый ящик набит газетами. Некоторые упали и валяются на ступеньках. Скала собирает их, стараясь сложить в ровную стопку, он совсем забыл о соседях, которые, наверное, подсматривают за ним.

Волнение, которое привело его сюда, сменилось ощущением гнетущего одиночества. Он с тоской ищет в доме следы обыска. Ничего. Может быть, ей позволили привести здесь все в порядок. Да может быть, ее и не тут взяли. Почему обязательно тут?..

Как долог день, если ты заперт в четырех стенах наедине со своими мыслями! Кажется, он не кончится, и все-таки приходит вечер, а с ним — мучительная тоска по жене. Такой тоски не было ни в Англии, ни в России, ни даже после их разрыва. Невозможно выразить словами, как действует в такие минуты аромат ее платья, брошенная расческа, неясный отпечаток тела на постели, застелить которую Карла, видимо, не успела.

Взволнованный, с бьющимся сердцем, он идет из спальни в ванную, берет в руки предметы, которых еще так недавно она касалась, поднимает в кухне спичку, которую она бросила, и, наконец, опускается в кресло перед недопитой чашкой чаю. Дрожащими пальцами он зажигает окурок сигареты со следами губной помады. И каждый шаг, каждое прикосновение все решительнее убеждают его, что они разошлись просто по ошибке, от недостатка взаимопонимания, из-за обоюдной неуступчивости.

Ему стало стыдно за свои показания у следователя. Трус. Настоящий трус, готовый в минуту опасности утопить собственную жену. Больше чем трус. Низкий, мстительный ревнивец. «Можете вы понять душу молодой женщины, к которой муж вернулся с войны вот таким?» — сказал он. Яснее не скажешь. «У меня нет ничего общего с ней», — вот что хотел он этим сказать. «Она нашла себе другого, красивее, она ушла к тому, к арестованному. Она принадлежит ему, а не мне…»

«Какой позор!» — возмущается он в душе. Настоящий мужчина стал бы рядом с любимой женой, с матерью его ребенка. Он не отдал бы ее. Он защищал бы ее. Разве он не уверен, что она всего лишь делала то, что считала правильным? Разве не он виноват, что не сумел привязать ее к себе, что не повел ее за собой по пути, который оказался лучше, правильнее?

Конечно, сейчас он полон решимости. Сейчас все кажется ему очень легким. Завтра же утром он снова пойдет туда и все исправит. «Оставьте здесь и меня, — скажет он. — Мое место рядом с ней. И в счастье и в беде»

На душе у Иржи стало легко, ему захотелось сыграть «Колыбельную» Моцарта. Он ежедневно играл ее в первые годы их совместной жизни — сначала Карле, потом маленькому Иржику. Тихо, еле слышно, едва касаясь клавиш…

Скала горько улыбается, заметив в углу, где когда-то стоял рояль, пустое место. Ну, конечно. Ведь он перевез его к родителям.