Жан Лаффит - Весенние ласточки

— Кстати, о забастовках, — сказал Жак, — я слышал, что вы сегодня говорили о сборе средств в пользу стачечников. Мне бы хотелось принять участие…

— Легче легкого. У меня как раз есть подписной лист.

— Вы об этом поговорите попозже, — вмешалась Жаклина, — котлеты остынут.

— Нет, доченька, такие вещи нельзя откладывать.

Жак взял подписной лист, который был разделен на несколько колонок. Три четверти из них были заполнены цифрами и подписями. Самый крупный взнос был в триста франков. Жак четко вывел свою фамилию и в колонке «профессия» вписал: «рабочий кондитерского цеха». Он дал свой парижский адрес и после секундного колебания поставил в колонке «взносы»: «десять тысяч франков».

— Вот, мсье Леру, сегодня я еще способен внести такую сумму, а завтра, возможно, мне самому придется бастовать.

Жак отдал вторую бумажку отца. Докер был поражен и, аккуратно сложив деньги, спрятал их в конверт.

— Спасибо за наших ребят. Сделай одолжение, не называй меня «мсье Леру». Говори мне «товарищ». — Это было сказано от всей души.

— Мсье… простите, товарищ, — поправился Жак, — мне надо поговорить с вами наедине и немедленно.

Леру провел Жака в соседнюю комнату. Жаклина побледнела, но не остановила их… Они вернулись через несколько минут.

— Ага, теперь понимаю, почему ты накрыла скатерть и поставила цветы. А ты, Поль, не разыгрывай дурачка, беги в погреб и тащи сюда бутылку, которую я припрятал за мешком с углем. Там одна, не ошибешься. Я ее берег, чтобы распить после конца забастовки, но помолвку тоже необходимо спрыснуть.

— Какое у тебя красивое кольцо! — воскликнула Мирей. — Она схватила руку сестры и принялась восторженно разглядывать колечко, на которое Жаклина от избытка чувств уронила слезинку.

— Добрый вечер, товарищ!

«Ты тоже меня так называешь», — подумал Жак. Его это обрадовало, и не потому, что это обращение ему льстило, но оно выражало доверие к нему людей, которые, как ему казалось, принадлежали к семье Жаклины. Сперва его назвал товарищем Анатоль, потом Леру, а сейчас Луи Фурнье.

Жак протянул ему руку и спросил, где Ирэн.

— Как все мужья, я ее жду.

— Мы можем выехать сейчас, — сказал Жак, — я кончил все свои дела.

Вскоре в кафе, где они условились встретиться, пришла Ирэн. Она сияла.

— Все идет очень хорошо.

— Вернее, ничего не ходит, — рассмеялся Луи.

В этот час закрывались универсальные магазины и на площади Кенконс толпа служащих пыталась найти хоть какой-нибудь вид транспорта. На военных грузовиках, выстроенных в шеренгу, были прикреплены дощечки с написанными на них мелом названиями пригородов. Люди звали друг друга, что-то кричали, молоденькие солдаты в касках, толкаясь, подсаживали женщин в кузовы машин.

Жак настоял, чтобы Фурнье перед отъездом выпили с ним аперитива, и ему так хотелось поделиться радостью, что он сообщил им о своей помолвке.

— Кстати, вы мою невесту знаете.

Ирэн вспомнила, что она его встретила с какой-то незнакомой девушкой, и, боясь попасть впросак, сделала вид, будто старается вспомнить.

— Помните девушку, которая была со мной на собрании? — подсказал ей Жак. — Она разговаривала с вами, ее зовут Жаклиной. Жаклина Леру.

— А ее отец случайно не докер?

— Докер.

— Высокий и худой? У него нет пальца на руке?

— Он самый.

— Я его знаю. Он сидел в бержеракской тюрьме.

— В тюрьме? Отец Жаклины?

— Да, в сорок четвертом году. Как раз моя группа организовала его побег, его и еще шестидесяти товарищей. Красивая была работа, под самым носом у немцев.

Жак облегченно вздохнул и, раз уж заговорили о тюрьме, спросил, как дело Беро.

Луи и Ирэн не разрешили свидания с ним, но они разговаривали с товарищами, которые за него хлопотали, и им удалось передать Беро продукты и письмо. Его должен вскоре вызвать следователь. По словам Луи, настроение у их друга боевое.

Проехав Либурн, они остановились у ресторанчика и поужинали.

Луи, несмотря на протесты Жака, оплатил две трети счета. Он хотел было также взять на себя две трети стоимости горючего, когда они, немного отъехав, стали заправляться, но тут Жак решительно восстал.

— Ни в коем случае. У меня был бы тот же расход на бензин, если бы я ехал один, да и к тому же я не имел бы удовольствия разговаривать с вами.

Он сказал это не задумываясь и тут же вспомнил, что завтра, когда он выйдет на работу, у него в кармане будет только двадцать франков — все его состояние. Но зато за них он никому не обязан.

Они ехали всю ночь и правили по очереди с Луи. Машина была еще не обкатана, и ехать приходилось медленно. Время от времени они перебрасывались несколькими словами, выкуривали по сигарете. Ирэн на заднем сиденье облокотилась на рюкзак и пыталась заснуть. Жак думал о Жаклине. Скоро она вернется в Париж.

Всю вторую половину дня Жак провел в доме Жаклины. Она не захотела проводить его до кафе, где он условился встретиться с Фурнье. «Мне будет слишком тяжело прощаться», — сказала она. Сидя рядом у окна, они рассказали друг другу всю свою жизнь, ничего не утаивая… Жаку очень хотелось задержаться еще на один день и, воспользовавшись тем, что у него машина, повезти Жаклину за город, но им уже надо было думать о будущем. Жаклина в конце месяца возвращалась в Париж, и еще неизвестно, сохранится ли за ней место. Им нужно будет снять квартиру… Жаклина настояла, чтобы он уехал в тот же вечер: на шоссе большое движение, и спокойнее ехать ночью.

Уже светало. Проехав какой-то шлагбаум, Луи, сидевший за рулем, неожиданно затормозил. Он вышел размяться и сделал несколько шагов вдоль насыпи.

— Идите сюда, посмотрите! — крикнул он.

Из памяти Ирэн еще не изгладился поход по утренней росе, и она неохотно вышла из машины.

— Что случилось?

— Посмотрите!

— Что?

— Мне об этом говорили, но только теперь я вижу это собственными глазами.

— Что?

Луи величественным жестом показал на убегавший вдаль железнодорожный путь.

— Разве вы не видите — рельсы-то покрыты ржавчиной!

Элен Вильнуар забастовка не интересовала, но все ежеминутно напоминало о ней. Во-первых, ее муж отсутствовал дольше обычного. Началось с того, что он не вернулся в конце недели, и это было тем более удивительно, что они собирались вдвоем поехать на машине в Сабль д’Олон навестить детей. Элен газет не читала и почти никогда не выходила из дому. Она сделала несколько попыток дозвониться мужу, но, не добившись соединения, подумала, что повреждена линия, и решила отправить телеграмму. Она поручила это сделать садовнику. Тот, вернувшись, сокрушенно сообщил:

— Почта отказывается принимать телеграммы.

— Почему, собственно говоря?

— Разве мадам не знает? Забастовка. Сколько я ни говорил, что телеграмма адресована депутату, они все равно ее не приняли и сказали, что посылают частные телеграммы только с сообщениями о смерти или о болезни.