Жан Лаффит - Весенние ласточки

— Простите, скажите, пожалуйста, здесь живет Жаклина Леру?

— Без всякого сомнения, молодой человек. Я ее отец.

Если бы в ту минуту Жак мог придумать какой-нибудь предлог, он тут же сбежал бы, но испытующий взгляд этого могучего человека требовал объяснений.

— Мне бы хотелось ее повидать.

— Вы знакомы?

— Моя фамилия Одебер, я работал с нею в «Лютеции».

— Надо было сразу сказать.

Он пригласил его войти и познакомил с товарищем.

— Фернан Груссо, почтовик, член профсоюза ФУ [9] ФУ — «Форс Уориер». — Прим. перев. . С начала забастовки мы действуем сообща.

— Я тоже член профсоюза.

— ВКТ?

— Да, — ответил Жак, хоть и не твердо разбирался во всех этих названиях.

Леру приоткрыл дверь в комнату и крикнул:

— Жаклина! К тебе пришел товарищ…

— Сейчас, попроси его подождать…

У Жака забилось сердце. Не обращая внимания на его состояние, Леру предложил ему присесть и, как ни в чем не бывало, снова вернулся к разговору о комитете единства, о сборе денег в пользу бастующих и, главное, о необходимости выпустить листовку с требованием прекратить войну во Вьетнаме.

— Ты только подумай, — говорил Леру товарищу, — два миллиарда в день! На них можно было бы удовлетворить все наши требования.

Жаклина догадалась, что к ней приехал Жак, и у нее подкосились ноги. Она не меньше Жака настрадалась за последнее время. Началось с настойчивого желания Жака приехать в Бордо. Хотя ей и хотелось поскорее увидеться с ним, Жаклина боялась, что он будет разочарован. По приезде домой Жаклина сразу же погрузилась в семейные заботы.

На операцию матери и на лечение требовалось много денег, эти непредвиденные расходы лишь частично покрывались страхкассой. Жан, брат Жаклины, работал на заводе, но еще числился учеником. Второй ее брат учился и ничего не зарабатывал. Маленькая Мирей ходила в школу. Это была болезненная девочка, и на лето надо было отправить ее в детскую колонию или найти недорогой пансион где-нибудь за городом. Отец, несмотря на свои сорок пять лет, был вполне трудоспособен, но в порту не всегда бывала работа. Жаклина заменяла мать: она готовила, убирала, стирала и чинила белье, заведовала семейной кассой, в которой каждый франк был на счету, и, ничего не говоря, ежедневно добавляла на домашние расходы по сотне франков из своих сбережений.

Жак не мог, конечно, догадываться о всех ее заботах, о том, с каким трудом она купила себе платье, которое надела, чтобы его встретить: она давно приглядела его в витрине магазина и только через несколько недель смогла его приобрести. Для этого ей пришлось по субботам и по воскресным утрам поработать в булочной, где она раньше служила. Ничего не было удивительного, что при таком положении ей казались несбыточными мечты Жака. Он говорил ей о будущем так, будто все трудности преодолены. Ему незнакома была нужда, а Жаклина прошла суровую школу и боялась, как бы Жак, столкнувшись с действительностью, не был горько разочарован. Их краткое свидание и поездка на мыс Феррэ казались ей сказкой. Но после этого счастливого дня Жак написал не сразу, письмо было короче обычного, и Жаклина, несмотря на свежие воспоминания, почувствовала, что за нежными словами скрывается какая-то недоговоренность. Намерения Жака натолкнулись на сопротивление семьи, об этом она инстинктивно догадалась и была уверена, что не ошибается. Для нее это не было неожиданностью.

В минуту растерянности Жаклина поделилась своими сомнениями с отцом, и тот откровенно сказал ей:

— Если парень тебя в самом деле любит, он приедет повидаться с тобой. Если же он не приедет, значит, это хлюст. В таком случае нечего дожидаться, пока он тебя бросит.

Вот почему Жаклина не ответила на первое письмо Жака. На следующие письма она все откладывала ответ, терзаясь при этом, и наконец, не выдержав, излила ему всю свою душу, но после этого он перестал подавать всякие признаки жизни. Жаклина убеждала себя, что виной этому забастовка. Она ждала его приезда, но тщетно…

Жаклина поспешно сняла фартук, надетый поверх юбки, причесалась, подмазала губы и вышла к Жаку.

Тот встал. От волнения оба не могли ничего сказать и только назвали друг друга по имени.

Леру поднял голову и еле заметно улыбнулся.

— Не стесняйтесь, можете поцеловаться.

Жаклина провела гостя в соседнюю комнату, гостиную, по определению докера, в которой, по его же словам, не хватало только кресел, люстры и ковров. Здесь стояли две большие тахты, а посредине круглый стол, за которым сидел молодой человек, обложенный открытыми книгами, и что-то писал.

— Мой брат Поль, он готовится к экзаменам, — сказала Жаклина.

Высокий юноша, поразительно похожий на отца, встал, чтобы поздороваться, и, сославшись на какие-то дела, тактично вышел. Жаклина усадила Жака на тахту и села рядом с ним.

— Это моя постель, — сказала она. — Я сплю здесь с сестренкой.

Металлическая штанга, тянувшаяся под потолком, разделяла комнату пополам: на ней висела старенькая портьера, отодвинутая сейчас к стене. Жак догадался, что на второй тахте спят братья.

— Я решил, что ты не хочешь мне писать, — сказал он.

— А я — что ты не хочешь меня видеть.

Они поняли друг друга без лишних слов… Присутствие Жаклины красило все вокруг, и Жак неожиданно для себя сказал:

— Здесь очень мило.

— Бывшим жильцам эта комната служила столовой. У нас есть еще одна, где спят родители, и большая кухня, которую ты видел. Раньше, когда я была маленькая, мы жили в квартирке, где была только одна комната с кухней, они были меньше, чем эта спальня. Освещение было газовое, а за водой мы спускались этажом ниже.

На этажерке из простого некрашеного дерева аккуратно стояли книги. Здесь были произведения Ромен Роллана, Барбюса, Арагона, Островского, Эренбурга и многих других. Жак старался припомнить названия книг русских писателей. Он читал только «Анну Каренину» Толстого, остальные писатели ему были незнакомы.

— Ты рассматриваешь мою библиотечку? Она маленькая, правда? У братьев побольше, а у папы целая коллекция брошюр и теоретических книг.

Жак залюбовался акварельным пейзажем: крыши домов, а за ними пароходные трубы на фоне невероятно синего неба.

— Не смотри, это ужасно.

— А по-моему, очень красивая картинка.

— В свободное время я люблю рисовать. У меня есть получше, чем эта, я тебе покажу.

Жаклина сияла от вновь обретенного счастья. Жак, сам того не замечая, открывал новый мир.

Вошел Леру и прервал их беседу.

— Доченька, мы с Фернаном уходим в стачечный комитет. Вернусь к двенадцати. Товарищ пообедает с нами?

— Ну что вы… — пробормотал Жак.

— Обязательно, — ответила Жаклина. — Он пойдет со мной за покупками.