Жан Лаффит - Весенние ласточки

Все описания убийства сопровождались биографией, восхваляющей покойного. Благодаря имени пострадавшего это происшествие превратилось в общественное событие и в течение нескольких дней давало пищу журналистам, вцепившимся в сенсацию. Газетчики жадно накинулись на первые заявления, сделанные Элен Вильнуар, которая находилась в тюрьме в Перигё. Были допрошены семья Вильнуаров и прислуга замка. Репортеры осаждали Маринетту Делорм, которая не торопилась уехать в Вандом и охотно позировала кинохроникерам. Появились очерки, репортажи, интервью и фотографии, показывающие жену и любовницу, обманутую женщину и вдохновительницу министра, глаза, полные мольбы, и глаза соблазнительницы. Иллюстрированные журналы не упустили случая сообщить, что на красавице Маринетте костюм от Фардена…

Все сочувствовали несчастной жене…

— Она была хорошая мать, — сказала Флери консьержке Томасен, ожидая начала собрания комитета мира.

— Ей наверняка нелегко жилось в такой семье, — заметила Томасен. — Но если бы у меня был такой муж, я бы все равно не валялась у него в ногах…

Смерть Вильнуара огорчила Леона Бургена. Некоторое время тому назад он и его друзья из комитета разработали новый метод воздействия делегаций на депутатов. Все труднее было добиться личного свидания с депутатами, и было решено убеждать их при посредстве их жен. Такая система имела свои преимущества. На женщин приводимые сторонниками мира доводы производили большее впечатление, чем на их мужей; члены комитета переговорили со всеми женами депутатов и уже добились положительных результатов. Так, например, независимый депутат явно начал сдаваться. Анри Вильнуар, правда, не был районным депутатом, но жил в этом же квартале, и поэтому делегаты в сопровождении учителя побывали у Маринетты Делорм.

— Она нам пообещала, что он не будет голосовать за ЕОС, — сказал Леон. — Жаль, что его убили…

— Знаешь, когда человек становится министром, он меняет свои взгляды, — утешил его Огюст Пибаль.

Пришла Ирэн Фурнье. Ждали только ее. Она попросила прощания за опоздание и объяснила, что ее вызвали в Национальный Совет Мира. Там ей сообщили одну важную новость. Группа деятелей, и среди них президент Эррио, выступили с призывом провести тринадцатого марта день протеста против перевооружения Германии. Все районные комитеты мира должны принять участие в делегациях парижского населения, которые в этот день устроят демонстрацию у Триумфальной арки и возложат цветы на могилу Неизвестного солдата.

— Хорошо бы к этой дате собрать второй миллион подписей в департаменте Сены, — сказал Пибаль. — А то нам нечем похвастаться.

— Это не относится к нашему комитету, — запротестовал Бурген. — У нас уже около десяти тысяч.

— Но мы еще не у всех жителей нашего района получили подписи. Надо использовать обращение актеров кино и театров к депутатам…

Ирэн попросила аббата Дюбрея провести собрание вместо нее и поспешила к Ренгэ. Профессор был дома, но она попала в неудачный момент. Он готовился к лекции, которую должен был читать завтра в Коллеж де Франс. Несмотря на это, он сразу ее принял.

— Прошу вас, детка, садитесь. Что вас ко мне привело? Я вижу, вы загляделись на мою библиотеку? У меня три тысячи книг, но я с закрытыми глазами найду любую из них. Вас это удивляет? Я все ставлю на место сам…

Ирэн сказала, что ей поручили сообщить ему о предстоящем мероприятии. Профессор прервал ее:

— Я уже знаю, ведь я же дал согласие. Конференция состоится двадцатого марта во дворце Орсэ, но я нахожу, что это поздновато. Ратификация ЕОС должна произойти в конце месяца, и по моему настоянию ведутся переговоры с английскими лейбористами. Немцы обязательно приедут — нельзя же обсуждать этот вопрос без них. Но здесь нужно…

— Речь идет не о конференции в Орсэ, а о народной демонстрации у могилы Неизвестного солдата…

— Это еще что за демонстрация?

Ирэн вкратце рассказала ему о намеченной манифестации.

— Очень хорошо, но как бы из-за этого не уменьшилось количество участников нашей встречи двадцатого марта. Видите ли, хотя некоторые утверждают, что берлинская конференция четырех министров провалилась, она все же открыла новые перспективы. Так, например, в вопросе разоружения…

Профессор пустился в рассуждения. Раз германская проблема сейчас не может быть разрешена, следует серьезно заняться вопросом разоружения. Большим достижением берлинской встречи было решение, принятое Соединенными Штатами, СССР, Великобританией и Францией, рассмотреть эту проблему.

— Вы понимаете мою мысль? Великие державы хоть и робко, но все же встают на путь разоружения, и даже если они только приостановят подготовку к войне, уже не будет оправдания для ремилитаризации Германии и надобность в ЕОС отпадет…

Ирэн вежливо слушала профессора, но, воспользовавшись передышкой, вставила:

— Вас просят подписать призыв к демонстрации тринадцатого марта, под которым уже стоят имена видных деятелей.

— Кто меня просит?

— Друзья из французского Совета Мира.

— Нет, это несерьезная затея. Я не против, но зачем мне подписывать? Вы говорите, Эррио поставил свое имя? Это точно?

— Да.

— Тем более, хватит подписей и без моей.

Ирэн неохотно встала.

— Что же мне передать?

— Скажите, что я все-таки пойду к Триумфальной арке.

Собрание комитета закончилось раньше обычного, и Жак успел встретить Жаклину. Выдался теплый вечер, и они пошли погулять по бульвару…

Жак был в хорошем настроении. Сегодня от отца пришло письмо, в котором он впервые заговорил о Жаклине. Конечно, Филипп Одебер не утверждал, будто рад выбору сына, но, во всяком случае, он перестал возражать против их женитьбы. Он писал, что собирается приехать в Париж на свадьбу, и просил только сообщить ему заранее дату этого торжества. По принятому обычаю он оплачивает половину стоимости свадебного ужина и собирается устроить его в хорошем ресторане.

Если же у будущего тестя и тещи его сына нет денег, он согласен взять все расходы на себя, с тем чтобы отметить этот день без особой роскоши, но пристойно. Он не убежден, что Анриэтта сможет приехать, она все еще не оправилась после аварии, да и не стоит оставлять кондитерскую на попечение чужих людей. Но Жак может рассчитывать на его присутствие на свадьбе. В конце письма отец желал ему счастья. Одновременно пришел денежный перевод для покупки двух золотых колец.

— Я сразу ему ответил и послал твою фотографию.

— Как ты думаешь, он в конце концов полюбит меня?

Юноша вспомнил радушие Леру, при первом же знакомстве назвавшего его товарищем и сказавшего ему: «Если ты останешься таким же, мы с тобой по-настоящему подружимся», — и ответил: