Маргарита Оду - Мари-Клэръ

Я была рада поухаживать за бѣднымъ животнымъ, но какъ только осталась одна съ нимъ, меня обуялъ ужасъ.

Эта чудовищная голова, которая покачивалась на маленькомъ туловищѣ, вызывала у меня безумный страхъ. Непомѣрно большіе глаза, огромный ротъ, прямо торчащія уши, — все это вмѣстѣ превращало барана въ такое чудовище, которое трудно себѣ вообразить. Онъ все время стоялъ посрединѣ стойла, какъ бы боясь удариться о стѣнку. Я пыталась подойти къ нему, говоря себѣ, что это не больше, какъ баранъ. Но стоило ему повернуть ко мнѣ голову, и я стрѣлою летѣла къ двери. Всетаки я чувствовала къ нему большую жалость и минутами мнѣ чудился упрекъ въ этомъ покачиваніи головы направо и я налѣво. Тогда все у меня мѣшалось въ головѣ и я чувствовала, что схожу съ ума. Я поняла вдругъ, что способна дать ему умереть съ голоду.

Я разсказала объ этомъ пастуху, и онъ согласился ходить за бараномъ, пока не спадетъ опухоль. Онъ смѣялся надо мною, говоря, что не понимаетъ, какъ это можно такъ бояться больного барана.

Мнѣ въ свою очередь удалось оказать ему услугу, и я была очень довольна.

Какъ то утромъ, отвязывая быка, онъ поскользнулся и упалъ передъ нимъ. Быкъ обнюхалъ его, отдуваясь и сопя. Это былъ молодой бычекъ, взрощенный на фермѣ, который начиналъ дурить.

Пастухъ боялся, чтобъ онъ не началъ бѣситься и былъ увѣренъ, что быкъ не забудетъ какъ онъ лежалъ на землѣ передъ нимъ.

Мнѣ хотѣлось успокоить его, но я не знала, что сказать. Я была очень удивлена, увидя вдругъ, какой онъ старый: онъ бросилъ шапку на землю, и я впервые замѣтила, что у него совсѣмъ сѣдые волосы.

Весь день я думала о немъ и утромъ пока коровы выходили одна за другой, я не могла удержаться, чтобы не войти въ коровникъ.

Пастухъ пристально смотрѣлъ на быка, который нетерпѣливо дергалъ цѣпь. Я подошла и, погладивъ быка, отвязала его.

Пастухъ пропустилъ впередъ быка, и тотъ, какъ бѣшеный, бросился вонъ; посмотрѣвъ на меня съ изумленіемъ, пастухъ, прихрамывая, пошелъ за нимъ.

Я гораздо меньше боялась быка, чѣмъ распухшаго барана и каждый день, стараясь, чтобы меня никто не увидѣлъ, проходила въ коровникъ. Всетаки Евгеній замѣтилъ меня, отвелъ въ сторону, и, впиваясь въ меня своими маленькими глазками, спросилъ:

— Ты зачѣмъ отвязываешь быка?

Я боялась, сказать правду, чтобъ не досталось пастуху, и придумывала, что бы сказать, но ничего не придумала. Я стала говорить, что не отвязывала быка, но онъ насмѣшливо посмотрѣлъ на меня и сказалъ:

— Да ты никакъ лгунья?

Я тотчасъ же ему все разсказала, и въ слѣдующую субботу быка продали.

Я часто замѣчала, какой Евгеній добрый со всѣми. Когда у фермера выходили недоразумѣнія съ рабочими, онъ всегда въ концѣ концовъ звалъ брата, и тотъ нѣсколькими словами улаживалъ дѣло.

Онъ дѣлалъ ту же работу, что и хозяинъ Сильвенъ, но отказывался ѣздить на базаръ, говоря, что не съумѣетъ продать ни круга сыра.

Ходилъ онъ степенно, немного раскачиваясь, какъ бы подлаживался подъ поступь быковъ.

Почти всѣ воскресенья онъ проводилъ въ Святой Горѣ; когда же погода была слишкомъ плохая, онъ сидѣлъ за книгой въ большой залѣ. Я часто подстерегала его, не забудетъ ли онъ книгу, но онъ ее никогда не забывалъ. Я была въ отчаяніи, что ничего не находила читать на фермѣ, и стала собирать клочки газетъ.

Фермерша замѣтила это и сказала, что я становлюсь скупой.

Какъ-то разъ въ воскресенье я набралась смѣлости и попросила у Евгенія книгу; онъ подарилъ мнѣ пѣсенникъ.

Все лѣто я брала его съ собой въ поле. Я придумывала мотивъ къ пѣснямъ, которыя мнѣ больше всего нравились, потомъ мнѣ это надоѣло; помогая хозяйкѣ въ общей уборкѣ къ празднику Всѣхъ Святыхъ, я нашла альманахи за нѣсколько лѣтъ.

Полина велѣла мнѣ снести ихъ на чердакъ; но я какъ бы случайно забыла ихъ въ ящикѣ, гдѣ они лежали, и по одному брала ихъ потихоньку. Въ нихъ было много занимательныхъ разсказовъ, и зима промелькнула такъ, что я даже не замѣтила холода.

Въ тотъ день, когда я отнесла ихъ на чердакъ, я долго шарила, въ надеждѣ найти еще другіе альманахи. Я нашла только одну маленькую книжку безъ переплета; углы страницъ были свернуты трубочками, какъ будто ее долго носили въ карманѣ. Первыхъ двухъ страницъ не хватало, а третья была такъ замуслена, что вся печать стерлась. Я подошла къ слуховому окну, къ свѣту и наверху страницъ увидѣла, что это „Приключенія Телемака“.

Я открыла наугадъ и, прочтя нѣсколько строкъ, такъ заинтересовалась, что тотчасъ положила ее въ карманъ.

Я собралась уже уходить съ чердака, но мнѣ вдругъ пришло въ голову, что Евгеній положилъ книгу сюда и онъ можетъ придти за ней каждую минуту; тогда я положила ее обратно на закоптѣлую балку, гдѣ она раньше лежала. И какъ только представлялся случай пойти на чердакъ, я заглядывала въ это мѣсто и прочитывала, сколько успѣвала.

Какъ разъ въ это время у меня опять заболѣлъ баранъ. Ему подвело животъ, какъ будто онъ давно не ѣлъ. Я пошла спросить фермершу, что мнѣ съ нимъ дѣлать.

Она бросила ощипывать курицу и спросила, сильно ли его вспучило.

Я не сразу отвѣтила, спрашивая себя, что значитъ „вспучило“. Потомъ подумала, что вѣрно всѣ больные бараны должны быть вспучены, и сказала, что да, и чтобы еще сильнѣе подчеркнуть, поторопилась прибавить:

— Онъ совсѣмъ тощій.

Фермерша принялась хохотать, вышучивая меня, и крикнула Евгенію, который посвистывалъ около нея:

— Послушайте-ка, Евгеній, у ней баранъ вспученъ и тощъ заразъ.

Евгеній тоже расхохотался, сказалъ что я горе-пастушка и объяснилъ мнѣ, что когда у барана вздувается брюхо, то говорятъ, что его вспучило.

Два дня спустя, Полина сказала мнѣ, что они съ хозяиномъ Сильвеномъ видятъ, что изъ меня никогда не выйдетъ хорошей пастушки, и они рѣшили оставить меня въ домѣ помогать по хозяйству. Старая Бибишъ никуда уже не годна, а Полина одна не можетъ справиться съ тѣхъ поръ, какъ у нея ребенокъ.

Съ первыхъ же словъ я поняла, что теперь мнѣ будетъ легко часто бѣгать на чердакъ, и горячо поблагодарила фермершу.

Теперь, когда я стала служанкой, мнѣ приходилось колоть куръ и кроликовъ. Я никакъ не могла на это рѣшиться; хозяйка совсѣмъ не понимала моего отвращенія и говорила, что я, какъ Евгеній, который убѣгаетъ изъ дому, когда рѣжутъ свинью.

Чтобы показать мою готовность, я хотѣла попробовать заколоть цыпленка. Онъ бился у меня въ рукахъ и скоро солома кругомъ меня обагрилась. Когда цыпленокъ пересталъ шевелиться, я положила его въ ригу, чтобъ старуха Бибишъ его ощипала, но она подняла меня на смѣхъ, найдя цыпленка живехонькимъ на вѣялкѣ съ зерномъ. Онъ прожорливо клевалъ, какъ будто спѣшилъ залечить рану, которую я только что ему нанесла. Бибишъ схватила его и когда она провела ему ножемъ по шеѣ, солома стала гораздо краснѣе, чѣмъ въ первый разъ.