Маргарита Оду - Мари-Клэръ

Онъ былъ весь бритый, и звали его господинъ Тирандъ.

Онъ вошелъ въ залу, гдѣ мы сидѣли съ Полиной обошелъ ее кругомъ, выгибая спину, и, указывая на ребенка, сказалъ:

— Унесите его, мнѣ надо съ вами поговорить.

Я вышла съ ребенкомъ во дворъ и, дѣлая видъ, что гуляю, ходила подъ открытымъ окномъ.

Полина продолжала сидѣть на стулѣ; она сложила руки на колѣняхъ и наклонила голову впередъ, какъ бы стараясь понять что-то очень трудное. Господинъ Тирандъ говорилъ, не глядя на нее. Онъ прохаживался отъ камина къ двери и стукъ его каблуковъ по плитамъ смѣшивался со звукомъ его разбитаго голоса.

Вышелъ онъ такъ же поспѣшно, какъ и вошелъ; я обезпокоившись, пошла спросить Полину, что онъ сказалъ.

Она взяла ребенка на руки и, заплакавъ, сказала, что господинъ Тирандъ хочетъ прогнать ее съ фермы, чтобъ отдать ее сыну, который только что женился.

Въ концѣ недѣли господинъ Тирандъ пришелъ снова съ сыномъ и снохой. Они начали осмотръ со скотнаго двора, и когда они вошли въ домъ, господинъ Тирандъ остановился на минуту передо мной и сказалъ, что его сноха рѣшила взять меня къ себѣ служить.

Полина услыхала это и быстро направилась ко мнѣ, но въ это время вошелъ Евгеній съ бумагами въ рукѣ и всѣ сѣли вокругъ стола.

Въ то время, какъ они читали и подписывали эти бумаги, я разсматривала сноху господина Тиранда. Это была высокая брюнетка съ большими глазами и съ пугающимъ видомъ.

Она ушла съ фермы съ мужемъ, ни разу не взглянувъ на меня.

Когда ихъ экипажъ скрылся въ концѣ каштановой аллеѣ, Полина разсказала Евгенію о томъ, что сказалъ мнѣ господинъ Тирандъ.

Евгеній, который собирался выходить, быстро обернулся ко мнѣ, онъ казался возмущеннымъ, и голосъ его совсѣмъ измѣнился, когда онъ сказалъ, что эти господа распоряжаются мною, какъ своею вещью, и пока Полина печаловалась о моей судьбѣ, сообщилъ, что Тирандъ же заставилъ хозяина Сильвена взять меня на ферму. Онъ напомнилъ Полинѣ, какъ жалѣлъ меня фермеръ, видя какая я хрупкая, и прибавилъ, что очень хотѣлъ бы взять меня съ собой на новую ферму.

Мы всѣ трое стояли въ большой залѣ, я чувствовала огорченный взглядъ Полины на себѣ, и голосъ Евгенія звучалъ, какъ нѣжная пѣсня. Полина должна была уѣхать съ фермы въ концѣ лѣта. Каждый день я починяла ея бѣлье: я не хотѣла, чтобъ она увезла съ собою что-нибудь разорванное, старательно штопала, какъ меня учила нянька Жюстина, и акуратно складывала каждую вещь.

По вечерамъ я находила Евгенія на скамьѣ у двери.

Крыши овчарни блестѣли отъ луннаго свѣта. Бѣлый паръ, какъ вуаль, окутывалъ навозную кучу.

Со скотнаго двора не доносилось ни звука. Слышалось лишь поскрипываніе люльки, которую качала Полина, убаюкивая ребенка. Какъ только свезли зерно, Евгеній началъ съѣзжать. Пастухъ увелъ коровъ и старуха Бибишъ уѣхала на телѣгѣ, увозя всю живность птичьяго двора.

Скоро на фермѣ остались только два бѣлыхъ быка, которыхъ Евгеній не хотѣлъ никому довѣрить. Онъ привязалъ ихъ къ повозкѣ, на которой должна была ѣхать Полина съ ребенкомъ.

Ребенокъ заснулъ въ корзинѣ съ соломой, и Евгеній отнесъ его, не потревоживъ повозку. Полина прикрыла его платкомъ и, перекрестившись на домъ, подобрала возжи. Повозка въѣхала въ каштановую аллею.

Я хотѣла проводить ихъ до большой дороги и шла за быками между Евгеніемъ и Мартиной.

Мы шли молча. Время отъ времени Евгеній подбадривалъ быковъ, похлопывая ихъ рукой.

Мы уже зашли очень далеко по большой дорогѣ, когда Полина вдругъ замѣтила, что надвигается ночь. Она остановила лошадь и, когда я влѣзла на подножку, чтобы поцѣловать ее, сказала грустно:

— Прощай, моя дочка. Веди себя хорошо — и прибавила дрожащимъ отъ слезъ голосомъ:

— Еслибъ мой бѣдный Сильвенъ былъ живъ, онъ бы тебя никогда не оставилъ.

Мартина, улыбаясь, попѣловала меня и сказала:

— Еще увидимся можетъ быть!

Евгеній снялъ шляпу, долго жалъ мнѣ руку и медленно говорилъ.

— Прощай, милый товарищъ, никогда тебя не забуду.

Отойдя, немного, я обернулась, чтобъ взглянуть еще разъ, и несмотря на сгустившуюся темноту, увидѣла, что Мартина и Евгеній идутъ держась за руки.

Новые фермеры перебрались на слѣдующій день. Съ утра пришли служанка и рабочіе, и когда, вечеромъ, хозяева вошли въ домъ, я уже знала, что ихъ зовутъ г-номъ и г-жей Альфонсъ.

Г. Тирандъ пробылъ въ Вилльвьеѣ два дня и уѣхалъ напомнивъ мнѣ, что я буду прислуживать его снохѣ и не буду больше дѣлать черной работы на фермѣ.

Съ первой же недѣли г-жа Альфонсъ велѣла отвести комнату Евгенія подъ бѣльевую и усадила меня за большимъ столомъ съ кипами полотна, изъ котораго я должна шить бѣлье.

Она садилась около меня и вязала кружева; по цѣлымъ днямъ она сидѣла, не проронивъ ни слова.

Иногда она говорила мнѣ, что у ея матери цѣлые шкафы бѣлья.

Голосъ у нея былъ беззвучный и губы едва двигались, когда она говорила.

Г. Тирандъ, повидимому, очень любилъ сноху. Каждый разъ, какъ онъ пріѣзжалъ, онъ справлялся, чего она хочетъ.

Она любила только бѣлье, и онъ, уѣзжая, каждый разъ обѣщалъ купить ей еще нѣсколько штукъ полотна.

Г. Альфонсъ показывался только въ часы ѣды. Трудно было сказать, чѣмъ онъ былъ занятъ.

Его лицо напоминало мнѣ лицо настоятельницы. У него, какъ и у ней, кожа была желтая и свѣтящіеся глаза, какъ будто бы внутри него пылалъ костеръ, грозившій ежеминутно испепелить его.

Онъ былъ очень набоженъ, и каждое воскресенье отправлялся вмѣстѣ съ г-жей Альфонсъ къ обѣднѣ въ деревню, гдѣ жилъ г. Тирандъ.

Вначалѣ они хотѣли брать меня съ собою въ экипажъ, но я отказывалась, предпочитая ходить въ Св. Гору, гдѣ я надѣялась встрѣтить Полину или Евгенія.

Иногда ходилъ со мной кто-нибудь изъ рабочихъ, но чаще всего я уходила одна по тропинкѣ, которая немного сокращала путь.

Дорога была тяжелая, каменистая, она поднималась вверхъ по холму, поросшему дрокомъ.

На самомъ высокомъ мѣстѣ я останавливалась у дома Ивана-Рыжаго.

Домъ былъ низкій, длинный; стѣны его почернѣли, какъ солома на крышѣ; проходя мимо, можно было не замѣтить его, — такъ былъ высокъ окружавшій его дрокъ.

Я заходила поздороваться съ Иваномъ-Рыжимъ, котораго я знала съ тѣхъ поръ, какъ стала жить на фермѣ.

Онъ все время работалъ на хозяина Сильвена, который его очень уважалъ. Евгеній говорилъ, что онъ все умѣетъ дѣлать и дѣлаетъ хорошо.

Г. Альфонсъ не захотѣлъ давать ему работы и поговаривалъ о томъ, чтобы выселить его изъ дома на холмѣ Иванъ-Рыжій былъ такъ огорченъ, что только объ этомъ и думалъ.

Тотчасъ послѣ обѣдни я возвращалась домой той же дорогой. Дѣти Ивана обступали меня, чтобы получить просфору, которую я приносила для нихъ. Ихъ было шестеро, и старшему не было еще 12 лѣтъ. Просфоры у меня бывалъ маленькій ломтикъ; я отдавала его женѣ Ивана, а та дѣлила его на равныя части.