Алексей Голуб - Перстень Матильды

При упоминании о чьем-то избавлении от земной юдоли сидевший в углу человек в черной пелерине вышел из своего убежища.

— На все воля божья, — умиротворяюще заговорил он, переходя от одного члена семьи к другому. — Похороним наилучшим образом. Прошу ознакомиться с проспектом и прейскурантом.

Отпечатанные на твердой глянцевой бумаге карточки обещали утешить скорбящих и в то же время избавить их от больших материальных затрат. Проспект гласил:

Похоронное бюро

Петра Яремы.

Лучшие похороны за самую дешевую цену.

Часовни с аппаратами охлаждения во

всех районах.

Августейшие родственники были шокированы. Кирилл хотя был плох, но великое таинство еще не свершилось. И к тому же князей интересовала не предстоящая траурная церемония, а то, что происходило за закрытыми дверьми.

Дмитрий Александрович с общего молчаливого одобрения нажал на дверную ручку и осторожно приоткрыл дверь в опочивальню. До его слуха донесся голос старика. Но разобрать слова было невозможно. К счастью, рядом оказался тугоухий генерал Олехнович со своей слуховой трубочкой, которую он всегда носил при себе. Встретившись взглядом с великим князем, успешно продвигавшийся по службе военачальник понял, что ему суждено сыграть в судьбе России историческую роль, и он с готовностью протянул Дмитрию Александровичу свой слуховой аппарат.

Великий князь Дмитрий Александрович просунул трубку в дверную щель и, приложив к ней ухо, совершенно отчетливо услышал обрывки фраз:

— …Лондонский банк… четыреста миллионов рублей…

Дмитрий Александрович побледнел и отпрянул от двери, беззвучно шевеля губами. Он силился что-то сказать, но звук застрял где-то в горле.

— Он говорит, — прохрипел наконец князь, — что в каком-то лондонском банке четыреста миллионов золотых рублей…

Весть о хранившемся в сейфах одного из лондонских банков громадном состоянии повергла присутствующих в полнейшее смятение. Они стали строить догадки и предположения.

— Теперь я вспоминаю, что это произошло в тысяча девятьсот двенадцатом или тысяча девятьсот тринадцатом году… Или в тысяча девятьсот шестом, — стала гадать страдающая хроническим безденежьем княгиня Вера Константиновна. — Тогда государь-император, как помню, отправил в Лондон специального дипкурьера с двумя тяжелыми кожаными чемоданами.

— Насколько мне известно, дорогая кузина, — не без иронии заметил Борис Владимирович, — дипкурьеров в Лондон отправляли чуть ли не каждую неделю.

— Вы совершенно правы, кузен, — охотно согласилась Вера Константиновна, — именно это я и имела в виду. В каком-то году с каким-то дипкурьером государь-император мог отправить в какой-то банк значительную сумму.

— Я не могу себе позволить лишних перчаток! — послышался голос Романа Петровича. — Сам, можно сказать, стираю себе носки, чтобы поддержать престиж российского императорского дома. А в лондонском банке лежат четыреста миллионов. И теперь за нашей августейшей спиной…

Дверь царской опочивальни распахнулась, и появился Владимир. Все застыли в напряженном ожидании. Мешковатый отрок остановился посредине комнаты и носком ботинка стал ковырять паркет. Решив, что наследник престола еще не освоился с новой ролью и, видимо, не знает, с чего начать, Дмитрий Александрович пришел ему на помощь:

— Что император, ваше высочество? Плох?

Владимир принялся тереть глаза здоровыми кулачищами. Наступила приличествующая моменту пауза. Вскоре, однако, неуравновешенный Роман Петрович не выдержал.

— Его высочество, по-видимому, намерен сообщить нам о завещании императора? — навязывая наследнику собственную волю, сказал он.

— Конечно, намерен! Конечно, намерен! — подхватила Вера Константиновна, двоюродная тетя наследника, которая хотела побыстрее убедиться, что князь Дмитрий не ослышался и в лондонском банке действительно лежат четыреста миллионов. — Царевич Владимир понимает, что между членами нашего семейства не может быть никаких тайн, и то, что сказал ему Кирилл Владимирович, касается всех нас!

Новоиспеченный царевич опустил голову еще ниже и пробубнил:

— Если бы это касалось всех, то он бы всем и сказал!

Великий князь Федор, который в этот день не собирался садиться за руль такси и по этому случаю уже успел пропустить пару порций аперитива, неожиданно взбунтовался.

— Я требую предать гласности все тайные договора! — загремел он. — В противном случае я…

— По части тайных договоров, — поспешил вступить в разговор Роман Петрович, — я поддерживаю князя Федора. Тем более что всем нам и так известно, что в лондонском банке хранятся четыреста миллионов. И я бы сказал, что скрывать это просто бесчестно!

— Это вы нас обвиняете в бесчестности?! — вспыхнула сестра наследника Кира. — Вы, чей двоюродный дядюшка, покойный князь Александр Михайлович, занимался всевозможными махинациями!

— Позволю себе напомнить, княгиня, — с сарказмом произнес Роман Петрович, — что великий князь Александр Михайлович доводился вам дедом! Так же, как и князь Николай Константинович, который крал бриллианты не только у своей матушки, но даже у самой императрицы. А когда драгоценности стали от него убирать подальше, он перешел на табакерки. Так что клептомания, ваше высочество, у нас, что называется, в роду. Но это не порок, а болезнь. И поэтому неудивительно, что теперь, когда речь идет о четырехстах миллионах, никто из нас не может быть спокоен.

— А вы напрасно беспокоитесь, — сварливо сказала Кира. — Если есть миллионы, то у них есть и хозяин. Глава российского императорского дома!

Продолжавший стоять в той же позе отрок согласно мотнул головой.

Охваченные земными страстями претенденты на наследство не видели, что у дверей, ведущих в спальню Кирилла, уже давно стоит осиротевший слуга повелителя меблированной империи. Обнаружив эту оплошность, все придали своим лицам скорбное выражение.

— Перед лицом постигшего нас горя, — монотонно заговорил Борис Владимирович, — вспомним о наших священных обязанностях, подумаем о нашем долге, о том, что нас сплачивает…

Тактично державшиеся до сих пор в тени верноподданные генералы Глазенап и Олехнович подошли к Владимиру и дружно гаркнули:

— Да здравствует император всея Руси, его высочество Владимир Кириллович!

Изрядно поотвыкшие от русской речи придворные провозгласили здравицу по-французски. Не понимавший ни одного французского слова почетный казак кубанского войска Науменко вопросительно посмотрел на них. Однако, узнав, в чем дело, казак стал во фрунт и троекратно прокричал «Ура!».

Смутные слухи о том, что Николай II еще за пять лет до революции разместил в иностранных банках сотни миллионов золотых рублей и ценные бумаги, уже не раз будоражили членов романовского семейства. С этими миллионами они связывали все свои надежды, ибо деньги могли не только обеспечить благополучное существование, но и помочь им приобрести кое-какой вес на политической арене.