Дэвид Лоуренс - Избранные произведения в 5 томах. Книга 4: Джек в Австралии. Рассказы

Распорядитель крикнул: «Внимание!». Всадники стали по местам. Казу подошел к своей бешеной лошади, но еще не сел на нее.

— Раз! — Казу вскочил, вдел ноги в стремена и еле коснулся седла.

— Два, три! — Последовал выстрел.

Всадники помчались вперед. Но вороной никогда еще не слыхал выстрела и затанцевал на месте.

— Осторожно! — крикнул распорядитель, показывая на вороного. — Приятно посмотреть, каких лошадей нам поставляют «рыжие»!

В это время Казу повернул лошадь по направлению к дороге и опустился на седло.

Вороной взвился на дыбы, стал биться, брыкаться, сбросил Казу и умчался один. Произошло это так внезапно и неестественно, что все замерли на месте.

Казу поднялся и с бешенством глядел вороному вслед. Вокруг него послышался громкий смех.

— Боже милостивый, — зазвучал у самого уха Джека голос Тома. — Нельзя поверить, что Казу упал! Что есть хоть одна лошадь, с которой он не справился! Мне даже жаль его при мысли, как на него завтра нападут все остальные «рыжие».

— А я так в восторге! — весело ответил Джек.

— Я тоже, — добавил Ленни, — тем более, что виноват в этом. Я рад бы его и на тот свет отправить! Я всунул ему под седло булавку, Том; Не пяль на меня глаза, не стоит! Я уже давно замышлял что-нибудь против него из-за Джека. Знаешь, что он сделал? Он посадил Джека на этого жеребца, на Стампеде. Это было в самом начале, когда Джек не пробыл у нас и двух недель. Вот, что он сделал. Скажи, считали бы его убийцей, если бы Джек погиб? Мне это рассказывал один абориген. Тебе не сказали, потому что не смели.

— На Стампеде! — крикнул Том, побледнев, и злобно сверкнул своими карими глазами. Его нового товарища, которому Па просил во всем помочь!

— Пустяки, — вставил Джек.

— Ах он… — Через несколько мгновений он добавил: — Когда у «рыжих» дело дойдет до скачек, тогда пойди и приведи себе Люси!

— Вот это славно, Том! — Ленни уселся на траву и облегчил свою душу, разувшись и сняв шляпу и галстук. Вороного поймали и привязали. В отдалении они заметили Казу, убеждавшего Септа ехать на изящной пегой кобыле, которую они привели со своей фермы. Септ был самый тощий из «рыжих».

Солнце уже заходило. «Вперед! Пора кончать!» — крикнул распорядитель. Септ появился с пегой кобылой. Это была темно-каштановая с белыми яблоками лошадь исключительной красоты.

— Как бьется мое сердце! — воскликнул Ленни. — Будет настоящая борьба; эта кобыла прыгает как серна, я видел его на ней!

Джо Ло доехал до плетня и перепрыгнул его на своем жеребце. За ним Септ на кобыле.

— Как бьется мое сердце! — снова воскликнул Ленни.

Ленни сидел в седле, как кошка, и Люси легко взяла барьер. Когда планку подняли, жеребец Джо сплоховал. Люси слегка коснулась плетня, кобыла перепрыгнула. Септ, горделиво подняв брови, подвел ее к распорядителю.

— Стой! — крикнул Ленни и помчался снова. Люси перелетала как ласточка. Септ рассмеялся и подошел к барьеру, еще немного поднятому. Кобыла взяла барьер, слегка задев за него. Очередь была за Люси. Ленни перепрыгнул еще раз безупречно!

Дальше! Молодая кобыла храпела, взмыленная, и остановилась перед плетнем. Септ продолжал пришпоривать и хлестать ее. Казу громко выругался. Кобыла упрямо стояла, несмотря на то, что Люси с удивительной легкостью снова взяла препятствие.

— Алло, алло! — крикнул Ленни, чувствуя себя победителем, — поднимите барьер еще на пять дюймов и мы покажем вам, как надо перелетать.

Он объехал кругом, повернул Люси, у которой уже дрожали ноги, и элегантно перепрыгнул в последний раз.

Единодушные возгласы одобрения привели Казу в бешенство. Джек не сводил с него глаз, боясь, не затевает ли он что-нибудь недоброе. Но Казу схватил лишь сильную, злую кобылу, вскочил на нее и поехал по дороге, очевидно, чтобы похвастаться своим искусством. Толпа наблюдала за могучей, строптивой лошадью, а Моника не сводила глаз с жестокого, неподвижного лица Казу.

В душе Джека бушевал вулкан. Он знал, что Стампеде снова пойман и выводится на показ.

Джек быстро побежал к нему. Все лучше, чем быть побежденным Казу. Но пока он бежал, в нем все же стойко теплился огонек самообладания — залог его непобедимости.

Он похлопал Стампеде по крутой шее и приказал Саму его оседлать. Сам выкатил белки, но пошел исполнять приказание. Стампеде не сопротивлялся, Джек стоял около него, крайне взвинченный, несмотря на внешнее спокойствие. Ему было безразлично, что бы с ним ни случилось. Умрет, так умрет. Но он не был легкомыслен. Он тщательно осмотрел седло, убедился, все ли в порядке. Затем быстро и легко вскочил на лошадь и насладился сознанием, что теперь он хороший наездник. Он обладал этим даром и знал это. Не даром исключительной силы, как Казу, который, казалось, одолевал при езде лошадь, а даром приспосабливаться. Он приспосабливался к лошади. Он интуитивно до известной степени уступал Стампеде. Но никогда и ни на йоту дальше известной границы.

Джек скакал за Казу на несравненно более дикой, чем соперник, лошади. Но Стампеде, несмотря на свою дикость и злость, не доходил до крайности. И Джек внимал животному каким-то внутренним чутьем. Все-таки это было живое существо, которое нужно было учить, но не угнетать. Юноша интуитивно уступал ему сколько мог. Но при этом в конечном счете не сомневался в своей власти над животным. Инстинкт подсказывал ему, что в превосходстве сознания должна заключаться живительная свобода действий. И брыкающийся, вздымающийся на дыбы жеребец, казалось, удовлетворился этим. Ибо, если бы лошадь действительно озлилась, Джек, без сомнения, погиб бы. Он зависел от той доли разума, на которую была способна лошадь. И это он прекрасно сознавал. Глаза Моники перешли с красного, неподвижного лица Казу на замкнутое, сияющее, мужественное лицо Джека; что-то кольнуло ей сердце, а лицо затуманилось. Мальчик покачивался в седле, широко раскрыв свои, кажущиеся темными, глаза, ни о чем не думая и все же так много, так интенсивно чувствуя; в лице его сквозило что-то мягкое и теплое, а во всей фигуре было сходство с юным Кентавром, обладающим, как и он, высшим лошадиным чутьем, не человеческой, а кровной силой и мудростью.

Моника наблюдала за Джеком с мрачным, измученным лицом, как будто ей в чем-то было отказано. Она хотела снова взглянуть на волнующее ее властное, жестокое лицо Казу. Но была не в силах. Необыкновенная, мягкая властность мальчика была сильнее ее, ей не было от нее больше спасения. Так ехали оба соперника, и вся толпа глядела им вслед, в то время как в западной части жгучей Австралии солнце опускалось за бурый, бесконечный океан.

Канун Нового года справлялся в Вандоу по шотландскому обычаю. Было уже поздно и Джек пошел с Томом убедиться — все ли приготовлено, что нужно для гостей. Стол с холодными закусками уже был накрыт в столовой. Близнецы и Гарри исчезли: они свалились от жары и усталости и сладко заснули у поленницы дров. Зато Элли и Бэби предстали в полном параде. Их бдительно продержали наверху и теперь выпустили в наилучшем виде. Мистер Эллис был опять в Перте у доктора.