Дэвид Лоуренс - Избранные произведения в 5 томах. Книга 4: Джек в Австралии. Рассказы

— У тебя, кажется, не все дома, Джек? — спросил изумленный Том.

— Бабушка говорила мне, что у нее здесь припрятан для Ленни чулок.

— Какой там чулок! Брось, Джек!

Том посмотрел на обнаженные, загорелые мускулистые руки Джека, они напомнили ему их скитания, жару, работу, былую их беззаботность. Эти деньги давили, как жернов.

— Бога ради, оставь, Джек.

— Дай ему поискать, — спокойно заметила миссис Эллис. — Меня удивляет только, что он раньше не заговорил об этом.

— Право, я не придавал этому раньше значения.

— Так не придавай и теперь! — воскликнул Том.

Но Джек уже отгибал какой-то жестяной лист, из-за которого в изобилии посыпались пепел и сажа. За жестью показались кирпичи. Некоторые из них держались непрочно, почему бабушка и велела укрепить их сверху жестью. Он вынул несколько кирпичей и из-за них небольшую коробочку, очевидно, старую чайницу. Она была тяжела не по размеру и очень запачкана. Джек поставил ее перед миссис Эллис на стол. Том взволнованно встал и открыл крышку. Коробка была до краев наполнена золотыми и серебряными монетами, пылью, грязью и паутиной. Он покачал головой.

— Ну, не похоже ли это на бабушку? — сказал он и высыпал на стол все содержимое.

Ma усердно принялась отделять золото от серебра. Она отсчитывала лишь золото, монеты в десять и двадцать шиллингов. Том собирал в столбики серебро. Джек молча следил за ними. Пахло копотью и у всех были черные руки. Он остался, чтобы узнать, какова получилась общая сумма.

— Двести четырнадцать фунтов, — сосчитала Ma.

— И десять серебром, — добавил Том.

— Двести двадцать четыре.

— Конечно, не бог весть что, но и это не плохо, — сказал Том. — Все-таки это начало, Ma. И ты не можешь отрицать, что деньги принадлежат Ленни.

Джек вышел и стал прислушиваться у каждой комнаты. Ему хотелось узнать что-нибудь про Монику. Он ненавидел семейные и денежные дела. От них пахло смертью. Где же Моника? Наверное, она, чтобы покрепче огорчить его, уехала к Грейс.

Внизу было тихо, наверху тоже. Он вышел во двор и направился в конюшню. Заржала Люси; Джек почувствовал, что она узнала его. Несколько минут он побыл у чуткого, старого животного; потом отправился разыскивать Ленни. По дороге он встретил Гарри.

— Где Моника, Гарри? — спросил он.

— Ее нет дома.

— Где же она?

— Не знаю.

Пришел Том со словами:

— Я собираюсь к «рыжим», хочу поговорить с ними. Поедешь со мной, Джек? — Тому не хотелось в данную минуту ехать куда бы то ни было одному. Джек присоединился к нему.

— Где Моника, Том? — спросил он.

— Да, действительно, где же она? — сказал Том, оглядываясь, как будто она вот-вот появится из воздуха.

— Во всяком случае дома ее нет.

— Наверно, уехала к Грейс, или к кому-нибудь в гости. А Ленни до сих пор на пастбище. Он тоже как будто не торопится повидать нас. Представь себе этого щенка женатым! А эта проклятая баба, учительница Руфь, гораздо старше его. Постыдилась бы соблазнять ребенка.

Они пошли по лугу, чувствуя себя снова на свободе. Перед ними оказались запертые ворота.

— Посмотри-ка, они здесь заколотили ворота. Надо перелезать.

Они перелезли и пошли дальше.

— Черт знает, что тут творится. Видал ли ты ее когда-нибудь в таком состоянии, Джек? Я — нет; хорошо, что ты нашел чайницу. Видишь, вот они, Эллисы, все таковы. Я, должно быть, пошел в свою мать, потому что этого всего во мне нет. Ma как будто даже повеселела. Теперь она хоть немножко поможет Ленни, а близнецы, те могут пока подождать. Скажи, ты не находишь, что здесь что-то неладно? Я приехал хозяйничать, а меня как будто побили. Скажи, дружище, женат я по-твоему на той змее? А то мне здесь следовало бы, ради хозяйства, обзавестись женой. Один я не вынесу. Хоть ты не бросай меня, дружище, пока я здесь не разберусь. Обещай хоть некоторое время побыть со мной.

— Хорошо, на некоторое время останусь, — ответил Джек.

— Послушай, как ты думаешь, если я не связан с моей змеей, не пойдет ли за меня Мери? Кого-нибудь мне надо. Ты что про нее скажешь? Понравится ли ей здесь?

— Спроси ее сам, — мрачно ответил Джек.

Они знали, что Казу женился, но к виду грязного, копошившегося на полу ребенка они не были подготовлены. Казу увидел их издалека и шел им навстречу, предварительно сделав, вероятно, своей жене какое-то распоряжение.

Внешне он не очень изменился. Но в чем-то, не поддающемся описанию, он стал хуже прежнего. Он принадлежал к числу тех мужчин, которые после свадьбы опускаются и дурнеют. Как будто презирают себя за то, что женились. Казу не обратил никакого внимания на младенца, как будто бы его вовсе не существовало, и, перешагнув через него, повел гостей в гостиную. Там было темно, чтобы не влетали мухи; но он поднял жалюзи, чтобы «взглянуть на их физиономии» и крикнул жене принести рюмки. Гостиная походила на все гостиные. На стене висели увеличенные портреты мистера и миссис Эллис, родителей «рыжих». На камине красовались фарфоровые часы под колпаком, а по сторонам их две фарфоровые вазы на вязаных салфеточках. Посреди комнаты стоял овальный стол, а на нем семейная Библия и блюдо с мясом под металлической сеткой. Гостиная была самым прохладным местом для сохранения мяса.

Казу отставил все на шкаф и взял с окна бутылку водки.

Появилась миссис Эллис с рюмками. Это была худая, бледная молодая женщина с большими темными глазами, с волосами, закрученными на металлические папильотки и с враждебным выражением лица. Она никак не отреагировала на гостей, лишь устремила на них недружелюбный взор с явно выраженным в нем вопросом: «Что вам, собственно, здесь нужно?» У нее сложилось твердое убеждение, что каждый приходивший к ним обязательно рассчитывал на что-то! Напрасный труд! В этом отношении она была вполне солидарна с Казу. Женщина поставила на стол рюмки и взглянула на мужа из-под бесцветных ресниц.

— Чего еще надо? — грубо спросила она.

— Ничего. Если понадобится — позову.

Она была, до известной степени, богатой невестой: принесла с собой в приданое тысячу фунтов стерлингов. Но манера, с которой она произносила «тысяча фунтов стерлингов» — как будто выше этого ничего не могло быть на свете — выводила из терпения даже Казу. Попросту говоря, она была пошла. Пошло говорила, пошло мыслила, пошло действовала. Но в ней чувствовалась энергия и грубая самоуверенность. Благодаря приданому она считала себя выше всех остальных.

— Воспитание — ерунда, все дело в деньгах! — с бесстыдством говорила она Ленни. К Джеку у нее было исключительно пренебрежительное чувство. Кто он такой и чего он стоит? Во что его можно оценить? Если желаешь мне понравиться — принеси-ка сперва твою чековую книжку! Казу выслушивал все это молча. Но у нее был бешеный темперамент, и оба они, как два черта, гонялись друг за другом. Но в этой женщине имелись и неплохие качества. Она была бессистемна, но опрятна. В доме царил вечный сумбур, но она постоянно что-то чистила, как будто блестящие ручки дверей могли отразить ее злополучные тысячу фунтов! Даже Бэби подвергался раз в день основательному омовению. Но в остальное время ему позволялось копошиться и пачкаться вволю. Сама она представляла собой самое отталкивающее зрелище, но возможно, что Казу и не видел ее вылезающих вперед зубов и волос в папильотках. Это ведь и не была настоящая Сарра Энн. Подлинная Сарра Энн красовалась по воскресеньям в экипаже, разодетая в страусовые перья, шелковое платье с оранжевыми лентами, с завитыми, рыжеватыми волосами. У нее были карие глаза и чопорный вызывающе-наглый вид, который всем и каждому готов был крикнуть: полюбуйся, насколько я лучше тебя! Это удовлетворяло самолюбие Казу, и это была его настоящая Сарра Энн.