Кэтрин Портер - Кэтрин Энн Портер: Рассказы

— Господи, при чем тут обеднели? Надо ведь и о будущем иногда подумать. А быка завтра Он может привести. Адна мне здесь нужен.

Сперва миссис Уиппл с легкой душой согласилась отправить Его за быком. Адна нервный, на него положиться нельзя. А скотина любит ровное обхождение. Когда Он ушел, миссис Уиппл задумалась, и скоро ей стало невмоготу. Она ждала Его на дороге. День был жаркий, а ходьбы Ему — чуть не пять километров, но больно уж долго Он не возвращается. Она держала ладонь козырьком и до цветных кругов в глазах вглядывалась в даль. Вся жизнь ее так проходит — вечно в тревоге, и ни минуты покоя, чего ни коснись. Наконец она увидела, как Он, прихрамывая, свернул на их дорожку. Он приближался очень медленно, ведя громадного быка за кольцо в носу и вертя в руке легонькую палочку, не оглядывался ни назад, ни по сторонам, а шел, как лунатик, с полузакрытыми глазами.

Миссис Уиппл до смерти боялась быков; она слышала страшные рассказы о том, как бык смирно шел за человеком, а потом вдруг бросался с ревом и разрывал рогами, копытами человека в клочья. Боже мой, в любую минуту черное чудище может напасть на Него, а Он и убежать-то не догадается!

Только не шевельнуться, не проронить ни звука, не рассердить быка. Бык мотнул головой, боднул воздух — ему досаждала муха. У миссис Уиппл вырвался вопль, она закричала Ему, чтобы Он уходил, ради Бога. А Он, будто не слышал, продолжал махать прутиком, ковылял себе дальше, и бык брел за Ним кротко, как ягненок. Миссис Уиппл перестала кричать и побежала к дому, молясь про себя: «Господи, не допусти Его до беды. Ты знаешь, Господи, люди скажут, что нам нельзя было Его посылать. Ты знаешь, они скажут, что мы о Нем не заботились. Доставь Его домой, доставь невредимым, доставь невредимым, я буду лучше за Ним смотреть! Аминь».

Она увидела из окна, как Он привел быка на двор, как привязал его в хлеву. Сил у нее не осталось; пришел конец ее терпению. Она села и заплакала, раскачиваясь и накрыв голову фартуком.

Год от года Уипплы все беднели и беднели. Как ни старались они, хозяйство, будто само собой, приходило в упадок. «Хватку потеряли, — сказал мистер Уиппл. — Почему не можем жить как люди, не идет к нам в руки удача? Скоро нас белой швалью назовут».

— Как исполнится шестнадцать, уеду отсюда, — сказал Адна. — Устроюсь в бакалею Пауэлла. Вот где деньги-то. Хватит с меня этой фермы.

— Я учительницей буду, — сказала Эмли. — Но сперва надо кончить восьмой класс. Тогда можно в город переехать. Тут мне ничего не светит.

— Эмли в мою родню пошла, — сказала миссис Уиппл. — Все высоко метят, ни за кем вторыми быть не согласятся.

Осенью для Эмли нашлось место подавальщицы в вокзальной столовой соседнего городка; от хорошего жалованья, бесплатного питания грех отказываться, и миссис Уиппл решила отпустить ее в город, а со школой повременить до будущего года. «Времени у тебя много, — сказала она. — Ты молодая, и голова у тебя — дай Бог каждому».

Адна тоже уехал, и мистеру Уипплу приходилось теперь вести хозяйство только с Его помощью. Все у Него вроде бы получалось, и Он даже не замечал, что делает и свою работу, и часть Адниной. До Рождества управлялись неплохо, но однажды утром, выходя из хлева, Он поскользнулся на льду. Он не встал, а бился на земле, и, когда мистер Уиппл подбежал к Нему, оказалось, что у Него какой-то припадок.

Они внесли Его в дом, попробовали усадить, но Он ревел и катался, и тогда Его уложили в постель, а мистер Уиппл верхом поехал в город за врачом. Всю дорогу туда и обратно он ломал голову, где взять на это деньги: кажется, последнее несчастье отняло и последние силы.

А Он после этого не поднимался с кровати. Ноги распухли вдвое против прежней толщины, и припадки стали повторяться. Через четыре месяца врач сказал:

— Бесполезно, кладите Его прямо сейчас в окружной приют на лечение. Я договорюсь. Там за Ним будет уход, и вы себе руки развяжете.

— Ухаживать мы будем за Ним столько, сколько надо, — ответила миссис Уиппл, — и я Его от себя не отпущу. Никто не посмеет сказать, что я сдала больного ребенка чужим людям.

— Я понимаю ваши чувства, — сказал врач. — Не надо мне ничего объяснять. У меня у самого сын. Но все-таки послушайтесь меня. Я больше ничем не могу Ему помочь — правду вам говорю.

В ту ночь, улегшись спать, мистер и миссис Уиппл долго обсуждали это дело.

— Благотворительность, значит, — сказала миссис Уиппл, — вот до чего мы докатились — до богадельни! Да, не ожидала я такого.

— Мы платим налоги на содержание приюта, как все прочие, — ответил мистер Уиппл, — и благотворительность тут ни при чем. И очень хорошо, по-моему, что Он будет там, где Ему обеспечат все самое лучшее… А потом, мне нечем уже врачу платить.

— Может, поэтому врач и требует, чтобы мы Его сдали — боится, что денег своих не получит.

— Брось эти разговоры, — сказал мистер Уиппл с тоской в душе. — А то вообще не сможем Его отправить.

— Нет, мы Его надолго не отдадим, — сказала миссис Уиппл. — Поправится, тут же домой заберем.

— Сказал же тебе врач, сколько раз сказал: никогда Он не поправится — и хватит об этом.

— Врачи не все знают, — возразила миссис Уиппл и сама почти обрадовалась. — Притом Эмли, может, выберется сюда летом на отпуск, и Адна будет приезжать по воскресеньям: вместе возьмемся за работу, встанем на ноги, и дети будут знать, что у них есть дом.

И вдруг она увидела лето в разгаре, распустившийся сад, новые белые занавеси со шнурами на всех окнах, оживленных Адну и Эмли — снова целую, счастливую семью. Ведь может так быть — не все же им маяться.

При Нем они старались говорить поменьше, хотя до сих пор не знали, сколько Он понимает из их разговоров. Наконец врач назначил день, и сосед, у которого был шарабан с двумя скамьями, вызвался отвезти их. Больница могла бы прислать машину, но миссис Уиппл ужасалась при мысли о том, что Его сразу повезут как больного. Его закутали в одеяло, и мистер Уиппл с соседом втащили Его на заднее сиденье к миссис Уиппл, одетой в черную блузку. Не могла она ехать туда как нищая.

— Доберетесь сами, — сказал мистер Уиппл, — а я, пожалуй, останусь. Незачем, наверно, всем-то дом бросать.

— Да и не навсегда ведь Он едет, — объяснила миссис Уиппл соседу. — На время, ненадолго.

Они тронулись; миссис Уиппл держала края одеяла, чтобы Он не заваливался набок. Он сидел и моргал, моргал. Потом выпростал руки и стал тереть нос кулаками, потом — углом одеяла. Миссис Уиппл не верила своим глазам: Он стирал крупные слезы, катившиеся по лицу. Он шмыгал носом и шумно сглатывал. Миссис Уиппл только одно повторяла: «Родной мой, ведь не так тебе плохо, правда? Тебе ведь не так плохо?» Казалось, Он ее за что-то упрекал. Или вспомнил, как она надавала Ему оплеух, или испугался в тот раз быка, или мерз ночами и не умел пожаловаться; а может быть, понял, что отдают Его навсегда — от бедности, оттого что не могут Его содержать. Ей нестерпимо было думать об этом. Она горько заплакала и обняла Его изо всех сил. Его голова качалась у нее на плече; она любила Его, как могла, но были еще Адна и Эмли, и тоже нуждались в ее заботе, и никак не могла она поправить Его жизнь. Зачем только Он родился на свет?