Кэтрин Портер - Кэтрин Энн Портер: Рассказы

Когда он вернулся, она стояла на дороге, прислонясь к почтовой тумбе, — поджидала его. День клонился к вечеру, запах жареного мяса, щекоча ноздри, разносился в прохладном воздухе. Лицо у нее разгладилось, посвежело, помолодело. Непокорные черные пряди смешно торчали во все стороны. Она помахала ему издали, и он прибавил шагу. Крикнула, что ужин давно готов, он небось умирает с голоду.

Еще бы! Вот он, кофе. Он помахал пакетом в воздухе. Она перевела глаза. Что это у него там такое в другой руке?

Ну да, та же самая веревка. Он остановился как вкопанный. Он собирался обменять веревку да запамятовал. Она не понимала, зачем менять веревку, если она ему действительно нужна. Как сегодня все благоухает и как же славно, что они здесь!

Она зашагала рядом с ним, одну руку подсунула ему под ремень. На ходу она дергала его за ремень, толкала, льнула к нему грудью. Он обвил ее рукой, похлопал по животу. Они обменялись настороженными улыбками. А вот и кофе, кофе для его зверушки-вреднюшки! Он чувствовал себя так, будто несет ей роскошный подарок.

Он у нее прелесть, ей с ним повезло, и, выпей она поутру кофе, она никогда бы не стала так капризничать… А к ним снова прилетел козодой, нет, ты подумай, ему давно бы пора улететь, а он сидит один-одинешенек на дикой яблоне и кого-то кличет. Может быть, его подружка ему изменила? Очень даже может быть. Она надеется, он снова прилетит, этот козодой такая прелесть… Он ведь знает, на нее порой находит.

Еще бы, ему ли не знать.

Перевод Л. Беспаловой

Очень трудно жилось Уипплам. Трудно прокормить столько голодных душ, трудно одеть в теплое детей зимой, пусть и короткой. «Бог знает, что с нами сталось бы, живи мы на севере», — говорили они; в чистоте содержать и то трудно. «Кажется, несчастье никогда от нас не отстанет», — говорил мистер Уиппл; а миссис Уиппл считала, что долю надо принимать, какая есть, и хвалить ее, хотя бы при соседях. «Чтобы никто на свете не услышал от нас жалобы», — твердила она мужу. Она терпеть не могла, когда ее жалели. «Нет, пусть мы будем жить в фургоне и батрачить на уборке хлопка, — говорила она, — никто не посмеет смотреть на нас свысока».

Второго сына, глупого, миссис Уиппл любила больше, чем остальных двух детей, вместе взятых. Она не уставала об этом говорить, а беседуя с некоторыми соседями, даже сравнивала еще с мужем и матерью.

— Незачем об этом толковать повсюду, — говорил мистер Уиппл, — люди подумают, что, кроме тебя, до Него никому дела нет.

— Материнское сердце в детях, — напоминала ему миссис Уиппл. — Ты же сам знаешь, материнское сердце больше болит. С отцов почему-то и спрос другой.

Это не мешало соседям говорить между собой прямо: «Смилостивился бы Господь, прибрал бы Его», — говорили они. «Все — грехи отцов, — приходили они к общему мнению. — Где-то там дурная кровь и дела дурные, ясно». Все это — за спиной у Уипплов. А в лицо: «Он не так уж плох. Еще выправится. Посмотрите, как Он растет!»

Таких разговоров миссис Уиппл не выносила и мысли такие гнала от себя, но, когда кто-то заглядывал к Уипплам, эта тема возникала непременно, и, прежде чем перейти к другим делам, миссис Уиппл должна была поговорить о Нем. Поговорит, и на душе как будто легче.

— Не приведи Бог, с Ним что-то случится, но ведь проказлив — просто сладу нет. Сильный, шустрый, всюду лазит — с тех пор как начал ходить, покоя не знает. Иногда диву даешься, как у него все получается, — и смех разбирает от его проказ. Эмли чаще ушибается — то и дело перевязываю ей болячки; Адне стоит с кочки упасть — и что-нибудь уже сломал. А Он чего только не вытворяет — и хоть бы царапина. Однажды у нас был священник и сказал замечательно. Пока жива, буду помнить: «Невинный ходит с Господом — вот почему Он не ранится». — Повторяя его слова, миссис Уиппл ощущала, как разливается в груди тепло; глаза ее наполнялись слезами, и после этого она уже могла вести разговор о другом.

Он действительно рос и действительно никогда не ушибался. Оторвало ветром доску от курятника, ударило Его по голове — а Он будто и не заметил. Раньше Он знал несколько слов, а после этого все забыл. Он не просил есть — не хныкал, как другие дети, а ждал, когда дадут; ел в углу на корточках, чавкая и ворча. Жир складками покрывал его тело, как шуба, и Он мог унести вдвое больше дров или воды, чем Адна. У Эмли постоянно был насморк — «в меня пошла», — говорила миссис Уиппл, — так что в холодное время ей давали еще одно одеяло с его койки. Он как будто не замечал холода.

И все равно миссис Уиппл постоянно мучилась страхом, что с Ним произойдет несчастье. Он лазал по персиковым деревьям гораздо лучше Адны и скакал по веткам, как обезьяна, форменная обезьяна.

— Ох, миссис Уиппл, не позволяйте вы ему. Сорвется когда-нибудь. Он же сам не понимает, что делает.

Миссис Уиппл чуть не кричала на соседку:

— Он понимает, что делает! Он не глупее любого другого ребенка! Слезай оттуда, слышишь?

Когда Он спускался на землю, миссис Уиппл готова была отшлепать его за то, что проказничает перед чужими; Он только улыбался во весь рот, а она изнывала от тревоги.

— Всё соседи эти, — говорила она мужу. — Сколько же можно соваться в наши дела? Не могу допустить Его ни к какой работе — тут же начнут любопытничать. Хоть пчел возьми. Адна не может за ними ухаживать — жалят; я всюду поспеть не могу — теперь вот и Его боюсь подпускать. А Ему, когда жалят, хоть бы что.

— Не соображает, чего надо бояться, — вот и все, — отвечал мистер Уиппл.

— Как тебе не совестно? Можно ли так говорить о родном сыне? Кто же о Нем позаботится, если не мы, скажи мне. Он много чего замечает, Он все время слушает. И что я Ему велю, все делает. Никогда не говори такого при людях. Подумают, что других детей ты больше любишь.

— Неправда, сама знаешь, что неправда, и нечего тебе кипятиться. Ты все видишь с плохой стороны. Оставь ты Его в покое — проживет как-нибудь. Сыт, одет — правда ведь? — Мистера Уиппла вдруг охватывала усталость. — Все равно ничего не попишешь.

Миссис Уиппл тоже чувствовала усталость и усталым голосом жаловалась:

— Божьего дела не переделать, я это знаю не хуже людей; но Он мой ребенок, и я не желаю ничего слушать. Мне надоело, что к нам ходят и без конца говорят.

В начале осени миссис Уиппл получила письмо от брата: через воскресенье он с женой и двумя детьми собирался приехать в гости. «Бей маленькие горшки, чтобы большие боялись», — написал он в конце. Эту часть миссис Уиппл прочла вслух два раза — так ей понравилось. Брат ее был известный балагур.

— Мы ему покажем, что это не шутка, — сказала она. — Поросенка зарежем.

— Транжирство, — сказал мистер Уиппл. — Нельзя транжирить в нашем положении. К Рождеству этот поросенок денег будет стоить.