Николай Асанов - Радиус взрыва неизвестен

— Скажите, а почему вы, медики, лечите больных до сих пор по методам Гиппократа и Лукмана? — спросила как-то она. — Ученые за это время подарили вам микроскоп Левенгука, атомную пушку, изотопы, а вы все прописываете экстракт из корня валерианы, белладонну да каскара саграда. В дореволюционной «Ниве» была такая реклама на обложке. Когда я рассматривала старые журналы, мне все хотелось узнать, что это такое — каскара саграда…

— …слабит легко и нежно, — безжалостно закончил он. И хмуро объяснил: — Ольховая кора. — Выведенный из терпения ее нападками, которые порой и сам признавал справедливыми, он вдруг перешел в наступление: — Ну, а тот аппарат, благодаря которому вы спасли жизнь мальчику, тоже существует со времен Гиппократа и Лукмана?

— Это запрещенный прием! — объявила она. — Кстати, и Гиппократ лечил сбрасыванием крови, а ваш аппарат для переливания — только оборотная сторона его метода.

Заметив, что Староверов начинает злиться, она вдруг прикидывалась ужасно заинтересованной его работами. Ей всегда удавалось изменить его настроение.

— Ксения Львовна рассказывала, что вы участвовали в борьбе с пандемией гриппа. Как вы это делали? — и чуть насмешливее, чем это было бы уместно, добавляла: — С детства люблю рассказы о героях.

— Грипп есть грипп, — неохотно говорил Староверов, пытаясь еще бороться с искусительницей.

— Грипп есть болезнь. Все прочее есть гиль! — передразнила она, перефразировав строчку Грибоедова. — Скажите, а со студентами вы так же разговариваете? Нет? Отлично. Представьте себе, что перед вами непонятливый студент, объясните ему внятно и отчетливо, что это такое.

И Староверов тут же убеждался, что если перед ним и студент, то очень понятливый. Он увлекался рассказывая, даже переставал искать синонимы для медицинских терминов, и Галина Сергеевна ничем не показывала, что ей скучно.

В его объяснении дело обстояло так: появление новой вспышки гриппа, с катастрофической быстротой охватившей почти половину земного шара, свидетельствовало о том, что возбудитель болезни претерпел какие-то изменения и стал более опасен. Такие явления случались и раньше. Вирусы появляются и исчезают, чтобы потом, возникнув иногда через годы, а порой и через сотни лет, дать новые эпидемические вспышки. Так случилось после первой мировой войны, когда внезапно вспыхнула эпидемия испанки. Тогда болезнь унесла едва ли не больше жертв, чем сама война.

Сопоставив все известные факты, группа вирусологов, к которой принадлежал и Староверов, решила остановить новую эпидемию на границах Советского Союза. По широте охвата и быстроте распространения ее давно уже определили как пандемию, то есть всеобъемлющую эпидемию.

В течение полугода шли опыты и исследования. В это время и произошло семейное несчастье Староверова, но об этом он умолчал. Наконец ученые смогли предъявить несколько сильнодействующих средств, убивавших возбудителя болезни. К этому времени пандемия подошла к границам Советского Союза и во многих местах на Западе перешагнула их. Группа ученых выехала в Киев, Минск и другие города, где они и дали первый бой этой болезни. И победили…

— Бой… — задумчиво повторила Галина Сергеевна. — Да, вы правы, именно бой!

В этот день, перед приходом Староверова к обеду, она впервые встала, оделась и даже успела уложить волосы в какую-то новомодную прическу. Она сидела в кресле за столом напротив гостя, расслабленно откинувшись, но к концу рассказа сжалась в комок, подобрав ноги под себя, словно ей вдруг стало страшно. Глаза ее потемнели, переменчивое лицо было неподвижно-серьезным, и Староверов с радостью подумал, что ей все это интересно. Конечно, это всего-навсего интерес к делу, а не к самому человеку, который этим делом занимается, однако… Впрочем, он не стал продолжать эту мысль.

Все эти дни он как бы играл в странную игру «Угадай-ка!». Игра эта сводилась к тому, что Староверов, не задавая вопросов, на которые ему могли бы и не ответить, пытался составить представление о воспитании, характере, знаниях и, главное, о прошлой жизни Галины Сергеевны. В сущности, интересовало его именно прошлое. Он и не подозревал, что действует, как самый настоящий ревнивец, пытаясь собрать воедино разрозненные зернышки разных сведений, иногда проскальзывавших в речи его собеседницы.

К сожалению, оказалось, что Галина Сергеевна куда лучше знает законы этой занятной игры. Она почти никогда не проговаривалась о своем прошлом, а вот он… Под воздействием ее лукавого интереса он порой превращался чуть ли не в Демосфена, а о чем может говорить доморощенный оратор, как не о себе? Ловя себя на этом, он вдруг смущенно бормотал: «Ну, распустил павлиний хвост!» — и надолго умолкал. Но Галина Сергеевна и тут умела поймать его.

— А что такое павлиний хвост? — с невинным видом спрашивала она.

— Архитектурное украшательство дрянного фасада! — с досадой говорил он. — Один надевает пестрый галстук, другой запускает фейерверк красноречия. Зависит от характера.

Галина Сергеевна рассмеялась, смех был высокого тембра — о таком говорят: серебристый, — и сказала:

— Если мужчина не распускает павлиньи перья, не острит, не цитирует сам себя, не рассказывает анекдоты, значит он наблюдает. А я не люблю, когда за мной наблюдают.

«Да, с ней надо быть осторожным! — подумал он. — Как видно, ее избаловало мужское внимание, да и ум ее похож на мужской. Мне ее разгадать будет потруднее, чем ей меня…»

Ему помог случай.

Несколько раз ей при Староверове звонили по телефону. Она неохотно брала трубку, отвечала односложно: «Больна!», «Плохо себя чувствую!», «Нет, нельзя!», или: «Нет, не могу…» — и он каждый раз начинал злиться. В конце концов ему даже захотелось, чтобы это свидание, о котором ее просили, состоялось, только бы оно произошло при нем.

Вечером Галина Сергеевна впервые согласилась спуститься к ужину в ресторан гостиницы. Он ждал, когда она кончит прихорашиваться, как вдруг в номер ввалилась толпа гостей. Это была шумная орава, состоявшая из пожилых людей, одетых под мальчиков, в слишком узких штанах и в клетчатых рубашках навыпуск, и женщин в широких ситцевых юбках и прозрачных нейлоновых кофточках. Держались эти люди с такой претенциозной непринужденностью, что в них можно было сразу признать мастеров кинодела. Галина Сергеевна представила им Староверова, лукаво добавив:

— Мой доктор.

Гостей она называла какими-то странными именами, похожими на собачьи клички: Мяка, Тяпа, Буся, а так как эти клички относились к вполне солидным мужчинам с поношенными лицами, с брюшками, то Староверову стало даже весело.

Однако надо было знакомиться, называть себя, слушать чужие имена, произнесенные так неотчетливо, словно эти люди были уверены — их все и так знают, а если не знают, то виноваты именно те, кто не знает. Впрочем, Староверова интересовал один только человек, толстяк, который подошел к Галине Сергеевне с таким повелительно-хозяйским видом, что Староверову захотелось оттолкнуть его. Он с трудом подавил это нелепое желание.