Дэвид Лоуренс - Избранные произведения в 5 томах. Книга 2: Флейта Аарона. Рассказы

— Невинность? Я никогда в жизни не придавал ей большого значения, — сказал Аарон.

— Ха-ха-ха, — засмеялся маленький полковник. — Я разгадал вас. Вы принадлежите к той породе мужчин, которые хотят играть роль Антония при Клеопатре. Ха-ха!

Аарон вздрогнул, как от удара, но сделал вид, что шутка Манфреди показалась ему смешной. Мозг его сверлила мысль: правда ли, что он хочет сделаться Антонием при Клеопатре? Он невольно взглянул на маркизу. Она смотрела в сторону, но явно чувствовала на себе его горящий взгляд. И вдруг обернулась к нему с играющей на губах призывной, жутко откровенной улыбкой. Аарон почувствовал, что в дьявольских чарах ее глаз и этой улыбки все связывавшие его запреты растаяли. Холодок страха заполз в его сознание, но другая, более могучая, чем страх, горячая волна захлестнула его.

И в этот миг она стала для него Клеопатрой.

Вошедший слуга доложил, что обед подан. Маркиза усадила Аарона рядом с собой. Обед состоял из изысканных и легких блюд. Но Аарон не замечал, что ел.

За кофе разговор коснулся служебных обязанностей Манфреди. Он очень тяготился ими и не мог дождаться обещанной вскоре демобилизации. Затем беседа перешла на палаццо, в котором жили супруги Дель-Торре.

— У нас наверху есть терраса с прекрасным видом. Она видна из ваших окон, мистер Сиссон. Обратили ли вы на нее внимание? — спросил Манфреди.

— Нет.

— Так поведем туда нашего гостя, — предложила маркиза.

Манфреди накинул на плечи жены яркую вышитую шаль, и, пройдя несколько дверей, они стали подниматься по лестнице. Она вывела их на просторную открытую террасу. Отсюда расстилался широкий вид на противоположный берег реки, на Лунгарно, на стройную башню Палаццо Веккио и на широкий купол собора, над которым в ночном небе, мерцая, ярко сияли крупные звезды. Внизу бежали по мосту горящие огнями маленькие трамваи, а возле самого дома, в саду, росла группа пальм.

— Видите, — сказала маркиза, приблизившись к Аарону так, что касалась его плечом, — вон там, напротив, ваш пансион Нардини. Из вашего окна вам видно нашу террасу. Вы можете узнать ее по этим пальмам. Вы ведь живете в верхнем этаже?

— Да, в верхнем этаже. Вон то открытое окно посредине. Это моя комната.

— Как странно. Я часто смотрю на это окно, хотя совсем не знала, что вы там живете, — сказала маркиза.

Она неприметно все теснее прижималась к нему плечом. И в этот миг он знал с тою же несомненностью, с какой знал, что настанет день его смерти, — знал, что станет любовником этой женщины. Нет, что уже стал ее любовником.

— Ты простудишься, — сказал жене Манфреди.

Они вернулись в комнаты.

— Теперь очередь за вашей флейтой, — сказала маркиза.

— А вы будете петь? — спросил Аарон.

— Сперва вы должны сыграть что-нибудь.

Он подчинился ее желанию. Как и в прошлый раз, он удалился один в большой неосвещенный зал. Поток звуков властно полился из флейты. С первой ноты маркиза точно преобразилась. Исчезла свойственная ей обычно напряженность, которой дышала вся ее фигура. В позе ее чувствовалась теперь какая-то затихшая покорность. Она слушала, низко опустив голову, застыв в неподвижности, только грудь ее быстро поднималась от учащенного дыхания.

Когда Аарон закончил и вернулся в маленькую гостиную, она встретила его счастливой, покорной улыбкой. Она молчала и только улыбалась ему. И эта улыбка на одно мгновение показалась Аарону более страшной, чем то первое впечатление жуткой элегантности, которым она поразила его в начале вечера.

— Мне ужасно хочется, чтобы вы сыграли у нас как-нибудь в один из наших субботних музыкальных утренников, — обратился к нему Манфреди. — С аккомпанементом. Мне страшно хочется послушать вас с аккомпанементом рояля.

— Отлично. Я буду очень рад, — отозвался Аарон.

— Превосходно! В таком случае вы не откажетесь поупражняться со мною вместе, чтобы я мог вам аккомпанировать?

— Разумеется. С великим удовольствием.

— Как я вам благодарен! Приходите же в пятницу утром. Мы просмотрим ноты и выберем что-нибудь.

Аарон обратился к маркизе и спросил ее, не раздумала ли она петь.

— А вы хотите, чтобы я пела?

— Очень.

— Хорошо. Так сначала я буду петь одна, чтобы вы составили себе представление о моем пении. А потом вы будете аккомпанировать мне — в унисон, как вы обещали.

Она подошла к двери и стала там, по-девически опустив руки вдоль бедер. Вся ее фигура дышала теперь скромной элегантностью. Подняв очаровательным движением голову и устремив глаза куда-то мимо Аарона, она запела старую французскую песенку.

У нее был чудесный, сильный и нежный голос. Но на этот раз он дрожал, сбивался, переходил почти в речь. После трех куплетов она окончательно сбилась и была этим очень огорчена.

— Нет, — сказала она, — ничего не выйдет! Не могу сегодня петь. — И она опустилась в кресло.

— Очаровательная песенка! — сказал Аарон. — У вас есть ноты?

Она встала, не отвечая, и разыскала ему маленькую нотную тетрадь.

— Что значат эти слова? — спросил Аарон.

Она перевела ему слова песни. Он взялся за флейту.

— Вы ничего не будете иметь против того, чтобы я ее сыграл? — сказал он.

И он заиграл. Мелодия была очаровательно проста. Аарон, казалось, подхватил тембр и манеру ее голоса.

— Спойте еще раз, — предложил он, — а я буду играть.

— Я не могу петь, — ответила она, с горечью покачав головой.

— Давайте попробуем, — настаивал он.

— Я знаю, что не смогу, — сказала она, но все-таки поднялась.

Он остался сидеть у маленького столика, прислонив ноты к стоящей лампе. Она, расстроенная, стояла несколько поодаль.

— Я всегда была такая, — сказала она. — Я никогда не могла петь, если не была чем-нибудь одержима, а тогда это уже переставало быть пением.

Но Аарон продолжал настаивать. Он держал флейту у рта наготове и смотрел на маркизу. Он взял первую ноту, но та все не начинала, молча перебирая свой носовой платок. Тогда он заиграл песенку. После первого куплета он опять взглянул на нее. Полунасмешливая улыбка играла в его глазах. Он опять дал ей начальную ноту, и она вдруг запела, точно по его приказу. Флейта тотчас же вступила, с мягкой силой и уверенностью поддерживая ее голос, который, задрожав на первых тактах, вскоре оправился и окреп. Ее душа и голос вдруг освободились от каких-то пут, и она запела, запела так, как хотела, как всегда мечтала петь — без тех внутренних преград, которые ее обычно связывали. Она пела полным голосом, а флейта как бы скользила рядом с ней. О, как это было восхитительно! Какое наслаждение было петь в творческом восторге эту маленькую песенку!

В первый раз! В первый раз в жизни душа ее вздохнула полной грудью. Всю жизнь до сих пор ее дыхание было коротким и неполным. Теперь же она дышала полно, глубоко, до самых глубинных недр своего существа. О, как это было чудесно! Она вся сияла. Песнь кончилась. Она продолжала стоять с сияющим, счастливым лицом, точно очнувшись после сна, как бы преображенная, и смотрела на Аарона с торжествующей усмешкой.