Аврора Гитри - Татуированные души

— Нет, спасибо. Все уже почти готово, — сказал он.

— А почему ты в маске?

Человек вздрогнул. Он никак не ожидал, что она начнет спрашивать его о чем-то. До этой поры они обменялись всего несколькими словами. В ответ на жалобы звучали приказы. В ответ на оскорбления — угрозы. Между ними шла борьба не на жизнь, а на смерть. И вот жизнь победила, настоящая жизнь, та, в которой люди задают друг другу вопросы, чтобы получше познакомиться. Человек обернулся. Он отдал девочке одну из своих рубашек. Слишком широкий ворот открывал половину костлявого плеча. Девочка смотрела на него большими, широко открытыми черными глазами, полными детского любопытства, ее губы слегка кривились. Неужели она пытается ему улыбнуться?

— Как тебя зовут? — спросил он, поворачиваясь лицом к плите, чтобы спрятать глаза.

— Льом [30] Ветер. , — ответила она. — Моя мать так прозвала меня, потому что я все время играла со сквозняками, когда была маленькой. Ну а ты? Расскажи, почему ты носишь маску, скажи, как твое имя.

Человек не поворачивался, и молчание ответило вместо него.

— Как же мне тебя называть? Таади [31] Добрые глаза. . Да, Таади тебе очень подойдет.

Человек содрогнулся. Это новое имя напомнило ему о другом имени, которым его окрестили много лет назад, в одном солнечном месте. Водоворот красок, палитра оттенков, первозданные цвета… Тигр… Движение за спиной остановило волну воспоминаний и заставило его резко обернуться.

— Не бойся, я не убегу. Я просто хочу помыть руки перед ужином, — объяснила она, подходя к крану за ширмой, и добавила, уже невидимая: — Ужасно вкусно пахнет твоя стряпня, Таади.

Человек почувствовал, как краснеет под маской. Получить имя, услышать похвалу приготовленному кушанью… Все это привело его в растерянность.

— А после ужина можно пройтись немножко, правда? Подышать. Мы уже неделю сидим взаперти.

Человек в маске затрепетал. Пройтись. Прогуляться. Забытые понятия. Побродить по улицам, затеряться в городе, но не прятаться. Наполнить легкие кислородом, дышать всей грудью. Многие годы он выходил из дома и бежал, скрывая лицо.

— Я… я…

Он не знал, что сказать. Впервые она взяла над ним верх. В течение этих дней он разговаривал с ней непреклонным, приказным тоном. Он отдавал указания: «Пей, ешь, сиди спокойно». Или успокаивал: «Не переживай. С тобой все будет хорошо». А тут она веселым голосом предлагает ему подвергнуться пытке и лишает его дара речи.

— Что?

Она прислонилась к ширме, слегка склонила голову и скрестила ноги. Она выздоравливала, она уже почти хорошо себя чувствовала. Неужели исцеление сделало ее слепой? Неужели она не видит, что он носит маску, что он боится улицы, людей, города?

— Пойдем, это будет нам полезно! Я обещаю вести себя очень, очень хорошо.

Она подошла к нему и потянула его за рукав, как раскапризничавшийся ребенок. Он привык отвечать на ее мольбы отказом, не обращать внимания на ее приставания. Потому что она бредила. Потому что взмокшее тело и расширенные зрачки говорили о лихорадке. Но сейчас у нее нормальная температура. Чистые волосы гладко зачесаны назад. Она хорошо пахнет лимонным тальком и прямо смотрит ему в глаза. Решительным, разумным взглядом, который хочет проникнуть сквозь стены и увидеть то, что за ними прячется.

— Чего ты боишься? — спросила девочка, усаживаясь за стол.

Он боялся криков изумленных зевак, любопытства женщин, отвращения мужчин. Он боялся залитых светом улиц, рынков с неоновыми вывесками, толпы, человеческого жара. Общество людей наводило на него ужас.

— Готово! — громко воскликнул он, надеясь деланой веселостью отвлечь ее.

Обернулся, держа в руках две тарелки, и увидел, что у него ничего не получилось. Она уже открыла рот, собираясь продолжить пытку.

— Что ты прячешь под маской? — спросила Льом.

Она говорила тихо, желая смягчить бестактность вопроса. Человек на секунду застыл. Он искал способ сменить тему, ускользнуть, избежать объяснений. Разве ей недостаточно того, что она дала ему новое имя? Зачем еще приклеивать к нему и лицо? Опустив голову, он направился к низенькому столику и поставил на него две дымящиеся миски, полные жареного риса. Он специально пододвинул ей порцию побольше. Он почти ничего не знал о детях. Может быть, она еще растет? Может быть, теперь, когда она питается не только порошком, на ее кости нарастет плоть, а контуры фигуры округлятся.

— Что ты прячешь…

— Ничего. Садись за стол и ешь, вместо того чтобы надоедать мне вопросами!

Он вернулся к властному тону. И на этот раз обидел ее. Потому что она не просила дозы, не умоляла сходить к ней в квартиру за шприцем, чтобы воткнуть иглу себе в вену. Она просто проявила интерес к нему, спросила о его тайне. Он раскаялся в том, что был так резок, увидев, как она съежилась на стуле, как закрылась, словно цветок, защищающийся от муссона. Она обняла руками колени и прижала их к груди, точно так же, как делал он сам много лет тому назад, чтобы напомнить себе о том, что не умер, что он еще жив.

— Прости, я…

— Нет, ты прав, в конце концов, это не мое дело, — пробормотала она, подходя к столу и садясь перед тарелкой с ароматной едой.

— Давай! Ешь, пока не остыло!

Она улыбнулась ему. Он мог в этом поклясться. И она показалась ему красивой в тот момент, когда ее лицо чуть-чуть повеселело.

— М-м-м… ужасно вкусно! — воскликнула она, проглотив первую ложку.

Она опустила голову к тарелке. Аппетит девочки его потряс. Никогда бы он не поверил, что она так быстро начнет есть. Настоящее чудо! Он смотрел, как она склонилась над приготовленной им едой, и у него от радости кружилась голова.

— А ты? Ты почему не ешь?

Она посмотрела на его почти пустую тарелку. Почти пустую, хотя он к ней еще и не притрагивался. Льом замерла, поняв, что он ничего не оставил себе.

— Ты все положил мне…

— Я не очень хочу есть, — солгал он. — Давай! Наворачивай!

Несколько секунд она колебалась, прищурив глаза, словно желая проникнуть в глубины его души. Затем кивнула, снова улыбнулась, так, что у него чуть не разорвалось сердце, и опустошила всю тарелку. Человек в маске тоже опустил голову над своей порцией и, попытавшись принять самый небрежный вид, воткнул вилку в лежавшую перед ним горстку риса. Он не хотел, чтобы Льом раскрыла его обман, заметила, что у него от голода сводит желудок. Не хотел признаваться в том, что зашатался от слабости, когда встал со стула, чтобы идти готовить ужин.

Он поднес вилку ко рту и начал медленно жевать. Человек в маске почувствовал, как жареный лук тает под языком, почувствовал, как вкус яиц обволакивает его нёбо. Он зажмурил веки, стараясь продлить свои ощущения.

Когда он открыл глаза, чтобы доесть свой рис, девочка уже отодвинула тарелку. Она сложила руки на коленях и повернулась лицом к окну. Пришла ночь, рассеяв завесу дождя, висевшую над городом целый день. Льом пристально смотрела сквозь стекло, словно пытаясь разбить его взглядом. Видя, как она жаждет того, чего он больше всего на свете боится, человек в маске понял, что его решимость тает.