Иржина Троянова - Яна и Ян

В последние перед учениями дни я не мог пойти к Лиде — не давали увольнительных, — и как ни странно, ничего со мной от этого не стряслось, я даже как-то приободрился и постепенно снова становился самим собой. Неожиданно Лида сама появилась у ворот казармы, такая же раскрашенная, как тогда, в «Андалузии», и потому опять выглядела старше своих лет. А мне она к тому же показалась совсем неинтересной, узнанной до конца. С Яной у меня никогда такого чувства не возникало, в ней я, наоборот, каждый раз открывал что-то новое. От встречи с Лидой у меня осталось мучительное чувство стыда перед самим собой и перед ребятами, которые глазели на нас у ворот…

Сейчас, стоя в коридоре скорого поезда, я в который раз переживал события последнего времени. Вспоминал, как я всегда гордился Яной перед ребятами. «Пора прекратить свидания с пани Лидой, — твердо решил я. — Если сегодня встретимся, обязательно скажу ей об этом…»

Мы встретились при пересадке. Совершенно естественным движением она сунула мне в руку свой чемодан и вошла в вагон. У меня появилось такое ощущение, что не только в вагоне, но и во всем поезде, кроме нас и проводника, ни одной живой души. О встрече на вокзале, о том, что я не разыскал ее в скором поезде, она даже не упомянула. Она была выше подобных вещей. Как Моника. Наконец-то я сообразил, кого мне напомнила Лида. Она так же, как Моника, попросила сигарету — ласково и одновременно властно. Я зажег ей сигарету, она сделала одну затяжку и выбросила сигарету в окно.

— Не нравятся?

— Мне нехорошо.

При слабом желтоватом свете она действительно выглядела уставшей. Словно поняв это, она встала и переключила свет на синий — ночной. И достаточно было нескольких шагов, нескольких ее движений — она положила ногу на ногу и закинула руки за голову, — чтобы у меня снова пробежал легкий мороз по спине. Ее тело, ее движения и все связывавшее нас до недавнего времени не потеряло своей силы.

И снова я мысленно возмечтал о несбыточном — чтобы наш поезд дошел прямо до палаточного городка, разместившегося неподалеку от района учений. Разумеется, без Лиды.

Выйдя из вагона, я поставил ее чемодан на землю. Уже занимался рассвет, но до шести часов у меня еще оставалось время, да и квартира ее находилась недалеко. Ужасно неприятная ситуация.

— Послушай, Лида, — начал я решительно, — я больше…

Она не дала мне договорить.

— Как, ты не донесешь мне чемодан до дома? Будь так добр. От этих нескольких шагов ничего с тобой не случится.

И опять знакомая комната, тахта, лампа и женщина в каких-то просвечивающих одеждах с двумя чашками кофе на подносе.

— Ну выпей хоть кофе перед дорогой! — предлагает она и затем с явной насмешкой добавляет: — Это тебя так утомила та маленькая девчонка, что на вокзале смотрела на тебя, как на икону?

И самые изощренные женщины делают промахи. По какому праву она смеялась над моей Яной? Я чувствовал, что во мне закипает злость. Лида сидела напротив, закинув руки за голову, так, чтобы выделялся изгиб груди, и забросив ногу на ногу, высоко их оголив. Все точно рассчитано. Полная уверенность в том, что этих сетей намеченная жертва ни в коем случае не минует. Вот и ты, голубок, в них попался!

— Что это ты вдруг побледнел? Я ведь ничего особенного не сказала да и не хотела тебя обидеть! Я знаю, это твоя девушка, ты ее по-настоящему любишь и по-своему ей верен. Все вы одинаковы в любви и верности… — Она закурила, но тут же положила сигарету в пепельницу и погасила. — Совсем не хочется курить, — произнесла она совершенно другим тоном. — Это бывает, когда женщина ждет ребенка.

В первое мгновение я не смог осознать значения сказанных ею слов, а потом просто остолбенел. Передо мной будто пропасть разверзлась.

— Не может быть, — выдавил я из себя. — Этого не может быть!

— Почему? Уж не думаешь ли ты, что детей приносит аист?

Водителю газика из второй роты, с которым я отправился в район учений, было не до разговоров. Мне — тоже.

Когда он через полчаса пробурчал:

— Ты уже знаешь? — я даже немного испугался и спросил:

— Что ты имеешь в виду?

— Я думал, что ты знаешь: у тебя такой измученный вид, — сказал он.

Я полез в карман за сигаретами — пачка была пуста. Сколько же я выкурил сегодня? Сам себе я казался Гамлетом, с той лишь разницей, что ему было несравнимо легче. Он размышлял лишь о том, быть ему или не быть. Такая стояла перед ним альтернатива. Меня же мучили десятки вопросов. Удастся ли мне уговорить Лиду не оставлять ребенка или не удастся? А имею ли я право уговаривать ее? А если не уговорю — что тогда? Ребенок будет жить без отца или я на ней женюсь? Вот жениться или не жениться на Лиде — такого вопроса для меня не было, ведь я хотел жениться только на Яне. Но должен ли я открыться ей или нет? Простит ли она меня? Если не простит, жизнь потеряет для меня всякий смысл. Значит, я должен скрыть это от нее и тайно платить алименты… Стоп! Не могу же я начать жизнь с Яной со лжи. А если она меня простит, однако потребует, чтобы я женился на Лиде? Из-за ребенка. Но я же не хочу на, ней жениться… Получался какой-то заколдованный круг.

— Вот, возьми! — Водитель бросил на сиденье пачку сигарет. — Так ты не знаешь, что случилось? Тот маленький водитель из экипажа Поспишила пытался застрелиться. Вчера ночью, в карауле. Я вез его на санитарной машине в госпиталь. Знаешь, браток, насмотришься такого и никогда не захочешь посягать на свою жизнь, что бы ни случилось.

— Лучший водитель в роте, всеобщий любимец в части?! Это просто невозможно! Почему он это сделал?

— Спрашиваешь! Кто может привести человека в такое состояние? Только женщина! Он собирался жениться, кое-кого даже успел пригласить в Бенешов… И вот у него нашли письмо от… от его невесты: мол, свадьба состоится, но с другим, уже отслужившим в армии, мол, она должна выйти замуж, пусть он не поминает ее лихом. Понимаешь?! Таких женщин надо бы отправлять прямо к прокурору.

Я не мог говорить — что-то сдавило мне горло. Подобное письмо было не первым. Но каждый раз получивший его страдал тяжко, мучительно. И ребята, как могли, утешали товарища.

— Этот-то письмо никому не показал, — рассказывал водитель. — Ребята говорили, что он казался совершенно спокойным, лишь беспокоился о гитаре, которую у него кто-то одолжил. Все хотел ее найти. Напоследок сказал только: «Что должно было случиться, то случилось!» И вот вчера ночью, находясь в карауле, выстрелил в себя.

Да, вынести такой удар не всякому под силу, тем более в одиночку. Нужна поддержка друзей. Даже если бы он нашел гитару, все могло быть иначе. Поплакал бы вместе с ней, ребята бы успокоили, а на приглашения на свадьбу можно наплевать… И у меня положение не лучше, если не хуже. Что же делать?.. Моя рука вновь потянулась к пачке.