Иржина Троянова - Яна и Ян

— Ну… из-за этого забора… Я же его головой пробил, понимаешь? Так хотелось стать чемпионом!..

— Когда это произошло?

— Давно. Еще когда шел снег. Ну, пока. Мы с Ярдой тренируемся на ковре…

Потом пани Кутилкова объяснила, что у Гонзика на голове два или три шва, потому что, катаясь на лыжах, он налетел на забор, но горевать, мол, об этом не стоит, ведь настоящий мальчишка и должен ходить в царапинах да синяках. А еще она спросила, не хочу ли я передать что-нибудь Яничке. Я поблагодарил ее за то, что она присматривает за Гонзиком, и только.

— Да я для Янички на все готова, — запричитала Кутилкова. — Мне ее очень жаль. Такая молодая — и все время одна.

Боже мой, как все жалеют мою жену! А что у меня голова трещит от занятий и забот — это им кажется естественным. И Яне тоже. Так стоит ли ей звонить?..

— У вас настоящая сонная болезнь! — воскликнул Йозеф, появившись на пороге. — Как у рядового Недомы, был такой у меня во взводе. Выглядел он вполне нормально, но в любой момент мог уснуть, например, во время вечерней поверки. А однажды он умудрился уснуть на танцплощадке у партнерши на плече…

Лудек швырнул в него словарем. Потом по квартире распространился аромат одеколона (разумеется, моего) и запах гвоздики, перемешанный с запахом лимона. Это сразу поставило нас на ноги. Зденек с важным видом принялся разливать ракитник. Проворно придвинутый стакан Йозефа он обошел:

— Только для больных, Ньютон.

— А для профилактики? Я же нахожусь в зараженной атмосфере, и мне необходим грог.

— Это не грог, а антигриппозный напиток для людей, физически и морально истощенных. А тебе в качестве профилактики лучше принимать витамины.

Яна позвонила после десяти.

— Что случилось? — спросила она приятным голоском. — Я ждала тебя на вокзале.

— А я думал, что ты в Будеёвице со своим лучшим другом.

— Что бы, по-твоему, я делала там два дня?

— А что тебе делать там даже один день? Но это не имеет значения. — Мне пришло в голову: если бы нас кто-нибудь подслушал, то подумал бы, что разговаривают двое ревнивых любовников.

— Значит, ты приедешь только завтра? — спросила она, никак не отреагировав на мое замечание.

— У меня другие планы, — ответил я.

Она молчала.

— Следовательно, я могу убрать рождественскую елку, — констатировала она.

— Убери, — согласился я и разозлился: «Вот она какая! Для нее главное — чтобы не подметать с ковра упавшие иголки».

— Ты сердишься, что Гонзик разбил себе голову, а я тебе ничего не сказала? Но, понимаешь, я боялась, что ты опять будешь сердиться…

— Опять? Ну что ты! Настоящий мальчишка должен ходить в царапинах и синяках. Мы же не хотим, чтобы из него вырос нюня.

Она засмеялась.

— Почему ты смеешься?

— Просто так, — сказала она.

— Вижу, у тебя хорошее настроение.

— Ты угадал…

— Так я не буду тебе его портить. Кроме того, у меня мало времени.

— Да, — сказала она чуть слышно, — я знаю и не стану тебя задерживать. Ну, будь здоров!

В ее голосе прозвучало что-то такое, что не только растопило мою злость, но и заставило проговорить против собственной воли:

— Яна…

На другом конце провода послышалось тихое всхлипывание. Я был растроган, и все мои намерения оставаться гордым и неприступным рассыпались, как карточный домик.

— Яничка, что с тобой?

— Я… Я… Почему ты не приедешь?

Если бы она призналась мне в любви, то даже это не прозвучало бы более трогательно. Заикаясь от волнения и радости, я пробормотал что-то о массе дел и ребятах, которые остались заниматься, о том, что я не могу срывать их планы.

— А что, если я приеду к тебе? — предложила она вдруг. — Только на один вечер, а ночью уеду обратно. Думаю, что два-три часа, проведенные со мной, не нарушат твоих планов.

У меня екнуло сердце. Как я ждал, чтобы она ко мне приехала! У нее будто был радар, воспринимающий мои желания. Стоп! А как же день рождения Ирены?.. Нет, лучше Яне не приезжать.

— Наверное, это нецелесообразно, «анютины глазки».

— Нецелесообразно? — переспросила она, будто не расслышала.

— Да… Стоит ли ехать в такую даль ради одного вечера?

— Ради одного вечера? — опять переспросила она.

Я почувствовал, как на лбу у меня выступил пот.

— Ведь через неделю я приеду, а после экзаменов опять будут каникулы… Алло, ты меня слышишь?

Яна молчала. Потом в трубке раздались длинные гудки. Что же делать? Позвонить ей? А зачем? И я повесил трубку. К тому же здравый смысл подсказывал мне, что она осталась бы здесь не только на один вечер. Пришлось бы снимать номер в гостинице, а потом… В общем, я сам ни за что бы ее не отпустил.

Я возвратился в комнату. Зденек как раз читал Йозефу нотацию, что его «самостоятельные занятия» вносят раскол в наши ряды, сбивают рабочий настрой, что, в то время как мы штудируем материал, он… В этом месте Зденек прервал свой монолог и посмотрел на меня. В его глазах отразилось глубокое понимание, ибо только мужчины до конца понимают мужчин.

— Тебе пришлось поклясться, что в академии объявлен карантин из-за гриппа? — спросил он сочувственно.

— Нет. Но мне пришлось отговорить ее от поездки…

В субботу к вечеру в общежитии неожиданно появился Лацо. Он сиял, как нарисованное Гонзиком оранжевое солнышко. Ирена его тоже пригласила, и он, так же как и мы, пришел к выводу, что небольшая разрядка нам не повредит.

— А Вера знает об этом?

— У моего депутата столько забот со своими избирателями…

Я бросился ему на шею, последние угрызения совести исчезли. Впервые мы отправились на развлекательное мероприятие все вместе.

— Только бы там не было телевидения! — притворно беспокоился Зденек.

Телевидения там не было. Зато были друзья Ирены из театра и сокурсники до академии. В небольшой квартире царила радушная атмосфера, звучала музыка, слышались веселые голоса. Лацо покорил всех своим виртуозным мастерством, Зденек неплохо спел несколько моравских песен, а Лудек прочитал знаменитый монолог Гамлета. Ирена нас знала, а вот ее друзья были удивлены: они, видимо, полагали, что нас ничего, кроме военной службы, не интересует. Только Йозеф сидел тихий и замкнутый. И я заметил, как он украдкой бросал взгляды на Ирену.

Это был действительно прекрасный вечер, но у меня он оставил горький привкус. Вероятно, привкус этот ему придали последующие события.

«Наверное, это нецелесообразно, «анютины глазки»…» Связь прервалась, но дождь с мучительной настойчивостью выстукивал по стеклу: «Не-це-ле-со-об-раз-но… Не-це-ле-…»

Разве можно использовать такое слово, когда речь идет о любви? Как мы дожили до этого? А ведь было время, когда я ехала к нему в такую даль только для того, чтобы постоять с ним один час у ворот. И он мчался ко мне на поезде, на попутных машинах, шел ночью через лес, чтобы потанцевать со мной хоть несколько минут. Разве это было целесообразно?