Эрскин Колдуэлл - Дженни. Ближе к дому

— Я и подозревала что-нибудь в этом духе, когда вошла в кухню и хватилась целой жареной курицы и пирогов с бататами. Только посмотрите на нее! Ворует еду из моего дома! Прячется тут голая с белым мужчиной! Да еще с этим! — Она повернулась к Туземцу, сердито глядя на него. — Понимаю, что ты тут делаешь, Джозина Мэддокс. Ты точно такая же, как все остальные негритянки. Вечно стараешься соблазнить какого-нибудь белого мужчину.

Мэйбл пришлось замолчать, чтобы перевести дыхание. В эту минуту она еще раз взглянула на Туземца, сердито и с омерзением.

— Чтобы твоей ноги больше не было в моем доме! Слышишь, Джозина Мэддокс? Можешь проделывать всякие фокусы где-нибудь в другом месте! Надеюсь, что больше никогда в жизни тебя не увижу!

Обернувшись, Мэйбл посмотрела на Туземца и погрозила ему пальцем.

— А теперь, Туземец Ханникат, позвольте мне сказать вам кое-что. С утра я первым долгом пойду к своему адвокату и разведусь с вами — подлый вы человек, путаетесь с негритянками! Вы меня никогда не любили. Вы не пощадили моей гордости, моей любящей натуры. Вы даже не умеете обращаться с порядочной женщиной, вроде меня. Вам нужны были только мои деньги, чтобы содержать эту бесстыжую Джозину Мэддокс в вашей лачуге. Вот на что пошли бы мои денежки, если б я сама не заявилась сюда и не увидела это позорное зрелище своими глазами. Вот и содержите ее теперь сами — она вашего поля ягода. И не смейте возвращаться в мой дом за вашими отрепьями! Я их выброшу на улицу, там им самое подходящее место. Можете поискать на улице ваш дробовик и все остальное, если вам оно нужно. Мерзкий развратник! Видеть вас больше не хочу!

Прежде чем выйти из комнаты, она повернулась и плюнула в лицо Джозине.

— Вот что я думаю обо всех вас, бесстыжих девках. Вы только для того и живете на свете, чтобы соблазнять белых мужчин своим телом!

Дойдя до входной двери, Мэйбл опять остановилась и оглянулась на Туземца.

— Вас обоих надо преследовать по закону за смешение рас. Это позор для всех порядочных людей. Я тоже этого так не оставлю. Ну погодите вы оба с этой бесстыжей Джозиной Мэддокс, сами увидите, что не оставлю. Я с вами поквитаюсь! Еще пожалеете!

На следующее утро, к одиннадцати часам, распространяясь со всех сторон городской площади, как вспышка огня среди сухой осоки в октябре, слух насчет кратковременной семейной жизни Ханниката и Мэйбл Бауэрс и сплетня насчет того, как она застала с ним голую Джозину Мэддокс в Большой Щели, разошлись с уличных углов по конторам и лавкам во всем городе.

Слухи быстро передавались из уст в уста с большими преувеличениями и фантастическими прикрасами, как это и всегда бывало в Пальмире. Следовательно, подробный отчет о том, что случилось прошлой ночью, и в истинном и в искаженном виде, разошелся в более широком кругу и гораздо скорее, чем могла быть напечатана статейка для семейного чтения в «Вестнике округа Сикамор».

После этого весть о том, что Мэйбл побывала в Большой Щели и застала Туземца с Джозиной, передавалась из уст в уста и обсуждалась на заправочных станциях и в парикмахерских, переходя из дома в дом и из квартала в квартал.

Из замужних женщин мало кто удивился, услышав эту новость, потому что такие события в Пальмире случались довольно часто, однако это насторожило их и заставило более подозрительно относиться к собственным мужьям. Большинство мужчин, толковавших на этот счет, беспокоились скорее о своей личной свободе по вечерам, чем о чем-либо ином, даже когда они говорили, как им прискорбно слышать, что Туземца застали с голой негритянкой; они опасались, как бы им самим не попасться в таких же обстоятельствах.

В Пальмире было меньше трех тысяч жителей и население города делилось почти поровну на негров и белых, а потому было очень вероятно, что представители обеих рас, начиная от пятнадцати-шестнадцати лет и выше, к концу дня имели возможность узнать о том, что случилось на Черри-стрит и в Большой Щели за последние двадцать четыре часа.

— Мне, право, жаль слышать, что Туземец так попался, — сказал Эл Дидд, узнав эту новость, — но одно тут есть и хорошее. Это мне будет отличный урок, чтоб я его зарубил на носу и не забывал на будущее время. А кроме того, оно показывает, до чего мужчина может распуститься: и дверей не запрет, и предосторожностей никаких не примет. Я теперь буду очень ласков со своей старухой, ласков, как никогда раньше, и несколько вечеров посижу дома. Не желаю, чтоб она забрала себе в голову совать нос в мои дела и следить за мной, когда я выхожу пройтись после ужина. Это уж будет черт знает что, если мужчине нельзя даже выйти из дому и прогуляться вечерком, когда ему вздумается. Надеюсь, что никогда до этого не доживу. Оно было бы не лучше, чем сидеть за решеткой и под замком в нашей городской тюрьме.

Если возвратиться к началу утра, то окажется, что в ответе за все разговоры и сплетни, ходившие по городу, был Миллер Хайэт. Миллер совсем не умел держать язык за зубами, какое бы секретное ни было дело, и всегда выбалтывал все, что знал, первому встречному. Не теряя времени, он сообщил Элу Дидду, Джорджу Дауни и еще нескольким лицам, что сегодня утром в девятом часу к нему в контору на втором этаже банковского здания приходила Мэйбл и просила развести ее с Туземцем как можно скорее.

Миллер Хайэт, дородный мужчина среднего роста с седеющими волосами и круглым румяным лицом, последние двадцать лет состоял поверенным и адвокатом Фрэнка Бауэрса. Все эти годы он был знаком с Мэйбл, и ему хотелось побранить ее за то, что она неосмотрительно вступила в новый брак так скоро после болезни и неожиданной смерти Фрэнка. Однако он знал, что было бы неблагоразумно порицать ее в такое время, — он опасался, что всякое мало-мальски несочувственное слово, сказанное им в такую минуту, когда она раздражена и взволнована, заставит ее уйти из его конторы и обратиться к другому адвокату. Он уже предвкушал тот солидный гонорар, который надеялся получить от нее.

Миллер внимательно выслушал рассказ Мэйбл обо всем, что произошло после свадебной церемонии. Когда она замолчала, он расспросил ее подробно о том, что случилось за последние двадцать четыре часа. Подумав, Миллер посоветовал ей добиваться признания брака недействительным, что при существующих обстоятельствах будет предпочтительнее развода и достижимо быстрее и легче.

Мэйбл сидела перед ним, не говоря ни слова. Казалось, она в любой момент готова была встать и выйти из конторы. В Пальмире насчитывалось еще восемь или девять адвокатов, и она знала, что каждый из них будет рад иметь такую богатую клиентку.