Андре Жид - Изабель

-- Но, сударыня, это вполне оправданно.

-- Извините меня, я боюсь исказить имя... Аверроэс.

-- Господин аббат, конечно же, имел свои причины для выбора темы, которая на первый взгляд и вправду кажется не совсем обычной.

-- Они выбрали ее вместе. Что касается причин, которыми руководствуется господин аббат, то я готова их принять; эта тема, по его словам, содержит некий особый забавный смысл, способный привлечь внимание Казимира, который частенько бывает несколько рассеян, кроме того (говорят, экзаменаторы придают этому самое большое значение), эта тема еще никогда не затрагивалась.

-- Действительно, что-то не припомню...

-- И естественно, чтобы найти тему, которой еще никто не касался, нужно было искать не на проторенных тропинках.

-- Разумеется!

-- Только у меня, признаться, есть опасения... но не злоупотребляю ли я вашим доверием?

-- Сударыня, поверьте, моя добрая воля и желание быть вам полезным неистощимы.

-- Хорошо, я скажу; я не сомневаюсь, что Казимир сможет достаточно успешно и довольно скоро завершить свою работу, но опасаюсь, как бы из-за желания направить ребенка на стезю истории... желания несколько преждевременного... как бы аббат несколько не упустил общее образование, например арифметику или астрономию...

-- А что думает по этому поводу господин Флош? -- спросил я в полной растерянности.

-- О! Господин Флош соглашается со всем, что делает и говорит аббат.

-- А родители?

-- Они доверили ребенка нам, -- ответила она после легкого замешательства, а затем, остановившись, продолжала: -- В порядке любезности, дорогой господин Лаказ, я бы просила вас побеседовать с Казимиром, чтобы самому во всем разобраться, но так, чтобы это не выглядело слишком прямолинейно... и ни в коем случае не в присутствии господина аббата, которого это может несколько расстроить. Уверена, что вы смогли бы таким путем...

-- Весьма охотно, сударыня. Мне, конечно же, будет нетрудно найти повод для прогулки с вашим племянником. Он покажет мне какие-нибудь укромные уголки в парке...

-- Он кажется немного застенчивым с людьми, которых еще не знает, но по своей натуре он доверчив.

-- Я не сомневаюсь, что мы быстро подружимся.

Несколько позже полдник снова свел всех нас вместе.

-- Казимир, -- обратилась г-жа Флош к мальчику, -- показал бы ты господину Лаказу карьер, уверена, что ему это будет интересно, -- и, приблизившись затем ко мне, добавила: -- поспешите, пока не спустился аббат, иначе он захочет пойти вместе с вами.

Мы тотчас вышли в парк; мальчик, ковыляя, показывал мне дорогу.

-- У тебя сейчас перерыв в занятиях? -- начал я.

Он ничего не ответил. Я продолжал:

-- Вы не занимаетесь после полдника?

-- Нет, занимаемся, но сегодня мне нечего переписывать.

-- Интересно, что же вы переписываете?

-- Диссертацию.

-- Ах вот как!..

Задав наугад несколько вопросов, я наконец понял, что "диссертацией" был труд аббата; он заставил мальчика, у которого был правильный почерк, переписать ее начисто и сделать еще несколько копий. Таким образом, ежедневно заполняя несколько страничек четырех толстых тетрадей в картонных переплетах, он делал четыре копии. Впрочем, Казимир уверил меня, что ему очень нравится "копировать".

-- Но почему четыре раза?

-- Потому что я с трудом запоминаю.

-- Вы понимаете то, что вы переписываете?

-- Иногда. А иногда аббат мне объясняет или говорит, что пойму, когда подрасту.

Аббат просто сделал из своего ученика секретаря-переписчика. Это так-то представлял он себе свой долг? Сердце у меня сжалось, и решил незамедлительно переговорить с ним на эту драматическую тему. Возмущенный, я машинально ускорил шаги, прежде чем заметил, что Казимир с трудом успевает за мной, весь обливаясь потом. Я пошел медленнее, подал ему руку, он взял ее и заковылял рядом со мной.

-- Диссертация -- это все, чем вы занимаетесь?

-- Ну, нет! -- тут же ответил он; однако, продолжая задавать ему вопросы, я понял, что все остальное ограничивалось очень малым; мое удивление очень задело его.

-- Я много читаю, -- добавил он так, как сказал бы нищий: "У меня есть еще и другая одежда!"

-- А что вы любите читать?

-- Про великие путешествия, -- ответил он, бросив на меня взгляд, в котором настороженность уже уступала место доверию. -- Вы знаете? Аббат был в Китае... -- в его голосе сквозило безграничное восхищение, преклонение перед своим учителем.

Мы дошли до того места парка, которое г-жа Флош называла "карьером"; это была своего рода пещера на склоне холма, скрытая густым кустарником. Мы присели на обломок скалы, еще теплый, хотя солнце уже садилось. Парк кончился в этом месте, но ограды не было; слева от нас круто спускалась дорога с невысоким барьером, а в обе стороны от нее тянулся довольно обрывистый скат, служивший естественной границей.

-- А вы, Казимир, -- спросил я, -- вы уже путешествовали?

Он не ответил, опустил голову... Ложбина внизу под нами заполнилась тенью, солнце коснулось края холма, скрывавшего от нас перспективу. Испещренный кроличьими норками известняковый пригорок, увенчанный рощицей каштанов и дубов, и само это несколько романтичное местечко нарушали гладкое однообразие окружающей местности.

-- Смотрите-ка, кролики, -- вскрикнул вдруг Казимир и немного погодя добавил, показывая пальцем на рощу: -- Я был там однажды с господином аббатом.

На обратном пути мы прошли мимо пруда, затянутого тиной. Я пообещал Казимиру наладить удочку и поучить его ловить лягушек.

Этот первый мой вечер, завершившийся к девяти часам, нисколько не отличался ни от последующих, ни от тех, которые ему предшествовали, так как моим хозяевам хватило здравого смысла не особенно усердствовать из-за меня. После ужина мы перешли в гостиную, где Грасьен, пока мы были за столом, развел огонь. Большая лампа, стоявшая на углу инкрустированного стола, одновременно освещала противоположный край стола, где барон с аббатом играли в кости, и круглый столик, где дамы оживленно играли в карты.

-- Господину Лаказу, привыкшему к парижским развлечениям, наши забавы покажутся, конечно, несколько скучными... -- проговорила г-жа Сент-Ореоль.

Г-н Флош дремал в глубоком кресле возле камина, Казимир, поставив локти на стол и обхватив голову руками, с открытым ртом, роняя слюну, страницу за страницей глотал "Путешествие вокруг света". Из приличия и вежливости я сделал вид, что очень заинтересован игрой; играть в нее можно было как в вист -- без одного, но лучше -- вчетвером, поэтому г-жа Сент-Ореоль охотно согласилась на мое предложение составить им компанию. В первые дни моя игра невпопад была причиной нашего полного поражения, что приводило в восторг г-жу Флош, которая после каждой победы позволяла себе незаметно похлопать меня по руке своей худенькой рукой в митенке. В игре было все: дерзость, хитрость, изощренность. М-ль Олимпия играла очень осмотрительно, согласованно с партнером. В начале каждой партии игроки примерялись, в зависимости от игры насколько могли набивали цену, пользовались возможностью чуть поблефовать; г-жа Сент-Ореоль с блеском в глазах, раскрасневшись, с дрожащим подбородком, играла дерзко, азартно; когда у нее шла действительно хорошая игра, она ударяла меня под столом по ноге; м-ль Олимпия пыталась ей сопротивляться, но ее сбивал с толку пронзительный голос старушки, которая вместо того, чтобы объявить новое число, кричала: