Вальтер Шелленберг - Лабиринт

Имел место и неприятный конфликт по поводу того, кто должен осуществлять руководство Власовым и его армии. Этот конфликт, должно быть, смешил и самого Власова. Претензии на его формирование сначала предьявляла армия, потом аналогичные претензии появились у министерстав по делам восточных территорий Розенберга, затем у Гиммлера, наконец, как это ни покажетяс странным, свои права заявил и Риббентроп. Наилучшим выходом было бы посадить всех этих господ на казацких лошадок и отправить в бой в авангарде власовской армии. Это разрешило бы проблему раз и навсегда.

После завершения психологической и идеологической подготовки добровольцев начались практические занятия с особым упором на изучение радиотехники. Из-за большого количества добровольцев и нехватки преподавателей их подготовка велась в соответствии с требованиями воинской дисциплины, но так как все добровольцы всегда пользовались кличками, возникала большая неразбериха.

Конечно, НКВД удавалось наносить нам ощутимые потери. Более того, энкаведисты стали засылать через линию фронта своих людей, чтобы внедриться в число участников операции "Цеппелин" и подорвать ее изнутри.

Для заброски агентов в наше распоряжение была предоставлена эскадрилья боевых самолетов, однако военный и политический секторы разведки в то время все еще работали раздельно. Поэтому задания одних часто противоречили заданиям других, и мы вынуждены были делить друг с другом ограниченное количество самолетов и еще более ограниченное количества топлива. По этим причинам график заброски агентов с различными заданиями чем дольше, тем больше нарушался. Между тем ничто не действует на психику агента более негативно, чем слишком долгое ожидание. Поэтому мы создали из агентов, ожидающих задания боевое подразделение под названием "Дружина". Оно должно было поддерживать порядок в нашем тылу, и, в случае необходимости, вести антипартизанскую войну. Командовал "Дружиной" русский полковник Родионов по кличке "Жиль", с ним мне случалось побеседовать. Из этих разговоров я понял, что его первоначальная оппозиция сталинизму стала исчезать. По его мнению, немцы чудовищно относились к русскому населению и военнопленным. Я и сам пытался против этого отношения протестовать. С другой стороны, мне приходилось отстаивать точку зрения Гиммлера. Я посоветовал Жилю не забывать, что сама война и методы ее ведения становятся все более жестокими и безжалостными с обеих сторон. Когда же речь заходила о партизанской войне, то возникали сомнения, не были ли русские столь же или даже больше немцев виновны а преступлениях.В ответ он напомнил мне о пропаганде, рассуждавшей о русских "недочеловеках". Но ведь он сам, отвечал я, выбрал термин "пропаганда" - в военное время сложно соблюдать четкие моральные нормы. Я полагал, что белорусы, украинцы, грузины, азербайджанцы, жители Средней Азии и другие меньшинства поймут, что все эти лозунги являются порождением военной пропаганды.

Когда мы стали терпеть поражения в России, стало сложнее вести и разведывательную работу. В то же время появились определенные сложности с руководством "Дружиной". В конце концов несмотря на мои неоднократные предостережения случилось то, чего я боялся. "Дружину" вновь использовали для безжалостного "прочесывания" партизанской деревни. Полковник Родионов приказал своим людям, которые вели пленных партизан в концентрационный лагерь, напасть на сопровождавшее их подразделение СС. Захватив немцев врасплох, русские уничтожили их самым зверским образом. Так те, кто первоначально искренне сотрудничал с нами, превратились в наших злейших врагов, Родионов установил контакт с центральным штабом партизанского движения в Москве и заставил перейти на сторону противника своих подчиненных. После кровавой расправы над эсэсовцами он с тайного партизанского аэродрома вылетел в Москву. Сталин лично принял его и наградил орденом Сталина<$F>. Это был серьезный провал, за который, однако я не нес личной ответственности, так как раз за разом обращался к Гиммлеру с просьбой отстранить Родионова от антипартизанских операций.

Наряду с привлечением русских к разведывательнйо работе были заведены специальные досье на наиболее квалифицированных пленных. С течением времени в центре специалисты были избавлены от безрадостной и безжалостной жизни военнопленных.

Им предоставили возможность работать по своей специальности в качестве инженеров-электриков, химиков, металлургов и т.д. Постепенно удалось преодолеть их недоверие, они организовали дискуссионные кружки и исследовательские группы привыкли к выступлениям немецких экспертов. Благодаря такой психологической подготовке нам удалось наладить сотрудничество, с помощью которого мы не только смогли оценить научные достижения русских, но и содействовать росту нашей оборонной промышленности. В дополнение к "массовому найму" выдавались и специальные задания. Добровольцы на которых можно было положиться, получали гражданскую одежду. Их обеспечивали сносным жильем, обычно в принадлежащих разведке частных квартирах.

Третий сектор нашего отдела отвечал за работу "Института Ванзее". Он получил свое название из-за переезда из первоначальной резиденции в Бреслау в берлинский пригород Ванзее. По сути дела институт являлся библиотекой, содержавшей богатейшую в Германии коллекцию материалов по России. Особое значение этой уникальнйо коллекции состояло в том, что в ней хранилось большое количество литературы на оригинальных языках. Главой института был грузин, получивший профессорское звание как в Германии, так и в России. Его штат состоял из библиографов, исследователей и преподавателей русского языка из различных университетов. Им разрешалось разьезжать по оккупированным территориям России, чтобы через контакты с русским населением получать материал из первых рук.

Еще до начала войны институт оказался в высшей степени полезным. Он собрал информацию о русских автомобильных и железных дорогах экономических и политических основах советского режима, намерениях и составе Политбюро. Большой отдел и научная основательность сотрудников института позволяли им прийти к важным выводам по национальным проблемам и проблемам меньшинств, относительно психологического климата в колхозах и совхозах, по многим другим вопросам.

В 1942 г. институт смог привести первое доказательство того, что статистические и научные материалы, публикуемые в Советском Союзе, ненадежны. Их изменяли, или скажем так, корректировали, чтобы за рубежом было невозможно определить уровень развития любой области науки производства, социальной активности. Через определенное время наш сектор сбора информации добыл дополнительный материал, подтверждающий данную гипотезу.