Уильям Сароян - Приключения Весли Джексона

Он обратился опять к Виктору.

- Ладно, - сказал он. - Прощай, детка. Только прежде спой песню.

- Какую?

- Ты знаешь. Спой своему брату еще раз напоследок.

И Виктор запел "Все зовут меня "красавчик".

Доминик слушал, и слезы выступили у него на глазах.

- Мама зовет тебя так, - сказал он.

Он совсем расстроился, безнадежно махнул рукой и принялся опять за пиво.

А тут к нам подошел Какалокович послушать.

- Почему ты не поешь вместе с ним? - сказал он мне. - Это хорошая песня, пой. Или ты не умеешь?

Я был немного навеселе и стал подпевать Виктору. Какалокович с помощью Доминика собрал вокруг нас кучку ребят, и скоро песню подхватила почти вся рота "Б". Но сколько бы народу ни пело, все равно это была песня Виктора, и он пел ее и на этот раз лучше всех. Песня эта была как раз по нему, и он пел ее всегда одинаково - искренне и серьезно, а остальные просто забавлялись, подшучивая и над песней и над собой.

А вслед за Виктором спел свою песню и Ник Капли: "О боже, прояви всю доброту свою..." - и ему тоже все подпевали.

Вечеринка прошла превесело, потому что офицеры на нее допущены не были. Все здорово перепились и дали клятву не забывать друг друга. Гарри Кук подошел ко мне и сказал:

- После войны мы непременно встретимся в Сан-Франциско. Пиши, не забывай.

Два дня спустя Гарри Кук, Доминик Тоска, Ник Калли, Вернон Хигби и много других ребят из нашей роты отправлялись в Миссури. Когда пришла очередь Доминика садиться на грузовик, чтобы ехать на вокзал, а оттуда постепенно все ближе к войне, Виктор Тоска, как всегда, спал на своей койке. Я тоже сидел на койке и глядел себе под ноги, когда услыхал, что кто-то вошел. Я поднял глаза и увидел Доминика. Он двинулся было по направлению к брату, но тут же остановился и долго на него смотрел. Потом повернулся и подошел ко мне. Я вышел с ним из барака, и он сунул мне в руку пачку денег.

- От Лу и от меня на карманные расходы вам с Виктором, - сказал он. - У меня духу не хватило подойти к нему и попрощаться еще раз. Так ты передай ему мой привет, хорошо?

- Ладно. Передам вместе с деньгами.

- Нет, нет, - сказал Доминик. - Деньги у него есть. Тратьте их сообща. Только ты за ним приглядывай. Оба вы еще младенцы, но у тебя хоть что-нибудь есть под макушкой. А у него все в сердце, он и вовсе без головы.

Доминик меня обнял и стиснул, потом побежал к ротной канцелярии, где стоял грузовик.

Я тоже думал туда пойти, взглянуть последний раз на своего Гарри Кука, но на меня нашло такое уныние, что я решил лучше пересчитать деньги, вернуться в барак и посидеть на койке. В пачке оказалось десять бумажек по пять долларов. Лу Марриаччи присылал мне каждую неделю письмо с бумажкой в десять долларов, но отца моего ему найти пока не удалось. Он прислал мне уже три письма, так что всего у меня набралось восемьдесят долларов, не считая того, что осталось от моего армейского жалованья. Если бы я знал, где отец, я бы отослал ему эти деньги, потому что ему они нужнее. Он мог бы покупать себе выпивку повыше сортом для разнообразия.

Я вернулся в барак и присел на койку. Скоро я услышал, как взревел мотор. Тогда я выбежал из барака и припустился по ротной линейке - там, впереди, уходил от меня грузовик, а на нем - Гарри Кук, Доминик Тоска и все другие ребята, едущие в Миссури.

Когда я обернулся, вижу, рядом со мной стоит Виктор Тоска.

- Не сходить ли нам в Розвилл, опрокинуть по рюмочке? - сказал он.

Какалокович выдал нам увольнительные, и мы отправились в Розвилл, в тот самый ресторанчик, где я бывал с Гарри Куком. Есть нам не хотелось, мы просто сидели и пили. Тут вошла та испанская девушка, которую мы с Гарри видели прошлый раз, и скоро она уже сидела за нашим столом.

Ей очень понравился Виктор, и начала она с того, что сказала:

- Кажется, мы с вами где-то встречались?

Слово за слово, и Виктор назвал ей свою фамилию.

- Родственник Доминику? - спросила она.

- Это мой брат.

- Ну, что о нем слышно?

Услыхав, что Доминик тоже в армии, она воскликнула:

- Господи боже мой!

Потом поднялась и сказала с улыбкой:

- Берегите себя. Может быть, во Фриско когда-нибудь и увидимся. Всего хорошего.

И она ушла.

- Кто это? - спросил я.

- Не знаю, - сказал Виктор. - Наверно, одна из его милочек.

- Ты хочешь сказать возлюбленная?

- Да нет, что ты. У Доминика никогда ничего серьезного с ними не было. Нравится она тебе?

- Я бы не прочь написать ей письмишко при случае.

- А зачем?

- Так. Сам не знаю.

- Можно ее разыскать, если ты в самом деле хочешь с ней переписываться.

Я немного подумал и решил лучше подождать для этого кого-нибудь другого. Почему-то я чувствовал себя ужасно несчастным. А Виктору хоть бы что, и я не мог этого понять. Не видно было, чтобы он хотел сорвать с нее одежды или почувствовал себя несчастным из-за нее.

- Тебе не жалко таких девушек? - спросил я.

- У нее все в порядке, - сказал Виктор. - С чего я вдруг буду ее жалеть?

- Не жалко, что она ведет такую жизнь?

- Не думаю, чтобы она годилась на что-нибудь другое.

- По-твоему, она не могла бы стать хорошей матерью?

- Может быть, - сказал Виктор, - Может быть, она и выйдет когда- нибудь замуж и обзаведется семьей,

- Ты думаешь, кто-нибудь может еще жениться на такой девушке?

- Если кому-нибудь она сильно понравится и он ничего знать не будет или кто-нибудь полюбит ее так, что ему это будет все равно, он мог бы и жениться, я думаю. Это был бы, наверно, кто-нибудь, кто тоже в жизни немало повидал.

- И такая женитьба могла бы быть счастливой, по-твоему?

- Может быть, - сказал Виктор. - У тебя есть девушка?

- Нет.

- А вот это моя.

Виктор достал из бумажника фотографию и протянул ее мне. Эта девушка на фотографии была даже еще красивее той, что пила с нами. И мало того, что была красивее, в ней было что-то такое хорошее, что живет в ней давно и проживет еще долго. Это видно было по ее лицу так же ясно, как и самое лицо.

- Очень красивая девушка, - сказал я. - Кто она такая?

- Дочка одной из подруг моей матери, они наши соседи. Ей только семнадцать сейчас, но мы уже давно любим друг друга, и как только война кончится, мы поженимся.

Так мы с Виктором сидели, пили и болтали. Немного погодя я стал как будто понимать его и его семью, но все-таки кое-что в их жизни осталось для меня неясно - слишком уж много всякого происходило с ними в одно и то же время. Однако сами они как будто ухитрялись оставаться честными, порядочными людьми.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Джо Фоксхол, Виктор Тоска и Весли Джексон проводят ночь в Чикаго по дороге в Нью-Йорк

Для нас троих из роты "Б", назначенных в Нью-Йорк - Джо Фоксхола, Виктора Тоска и меня, - наступил наконец долгожданный день отъезда. Стоило нам сесть в поезд, как Джо Фоксхол сразу заговорил: