Ник Хорнби - Слэм

Может, Руф пойдет дальше. Это судьба нашей семьи. Знаете, если вы сбились с пути, в ту же минуту появляется другой парень, который делает это лучше.

А как у тебя с Алисией?

Подозревал, что вы об этом спросите.

Какое-то время назад — как раз после того, как Алисия простудилась, — у нас опять был секс, в первый раз после рождения Руфа. Я не помню на самом деле, как это произошло и почему. Был воскресный вечер, мы провели день с Руфом, вместе, втроем, потому что решили, что он хотел бы видеть обоих родителей рядом. Обычно выходные мы проводили с ним по очереди. Я приходил к Алисии, забирал Руфа и шел с ним к себе домой, там он проводил время со своей маленькой тетей. Не уверен, что отсутствие обоих родителей его напрягало. Думаю, это мы чувствовали вину за что-то. Может, за то, что ему приходилось жить в комнатке шестнадцатилетней девушки, или за то, что ему достались мама и папа, которые не очень-то много умели. Вместе сходить в зоопарк или на прогулку — вот все, на что мы были способны. Это было трудно, но это было не столь трудно, как задерживать дыхание на пять минут или сдавать экзамены по математике. Другими словами, это мог бы сделать любой идиот.

Мы отвели его в Финсбери-Парк, организованный, когда я уже вырос, так что в голову не лезли грустные мысли, что каких-то пять или шесть лет назад здесь были только качели на детской площадке. Андреа и Роберт дали Алисии двадцать фунтов, так что мы пообедали в кафе, а Руф поел чипсов и мороженого. Мы ни о чем не спорили. В смысле, не говорили о жизни и обо всем таком. Мы беседовали о шариках, об уточках, о лодках, о качелях, о мальчиках на электрических самокатах. А когда Руф качался на качелях или копался в песочнице, один из нас сидел рядом на скамейке.

Мама однажды спросила меня, как мы общаемся с Алисией, когда вместе присматриваем за Руфом, и я ответил ей, что никак. Я несколько погрешил против истины. Мама считала, что это признак зрелости, но на самом деле я просто Алисии боялся. Если она намерена поссориться, она не посмотрит на то, где мы, а потому я решил, что безопаснее просто сидеть и смотреть, как она качает Руфа на качелях, чем стоять рядом с ней. Иначе я рисковал, что меня прямо на детской площадке обзовут кучей теплых слов, а вокруг соберется маленькая толпа зевак. Я не хочу сказать, что моей вины тут не было — была в половине случаев. Я не помнил, что надо сделать, забывал вещи, еду и питье. Я глупо шутил о вещах, о которых шутить не следует — например, о весе. Я балагурил, потому что начал уже воспринимать ее как сестру, как мать (мою, а не Руфа) или друга, с которым я вместе хожу в школу, к примеру. Она не смеялась над такими шуточками. Потому что она-то меня воспринимала не так.

День, когда мы ходили в Финсбери-Парк, был в самом деле милым. Не ссорились, Руф был доволен, солнце сияло. Я вернулся к Алисии, чтобы помочь ей напоить Руфа чаем и уложить спать, а Андреа спросила меня, не останусь ли я на ужин. А после ужина мы прошли к ней в комнату, чтобы я, перед тем как уйти домой, увидел спящего Руфа, и она приобняла меня, а дальше одно к одному, и в конце концов мы пошли в спальню ее брата. Забавно, что у нас снова не оказалось презервативов. Пришлось опять воровать их у ее родителей.

Прошло много времени с тех пор, как я делал что-то похожее. Я хранил себя для себя, если понимаете, о чем я. И до этого вечера я не собирался спать с Алисией, потому что не хотел, чтобы она думала, что мы с ней вновь вместе. Но я не мог спать и ни с кем другим, правда? Это была бы всем ссорам ссора, узнай она! И я все еще боялся, вдруг кто-то еще от меня залетит. Тогда уж мне конец настанет. Я буду ходить по бесконечному кругу от ребенка к ребенку, изредка выбираясь в колледж, до конца моей жизни.

Но вот я переспал с Алисией, и что? Она, естественно, решила, что мы опять вместе. Мы лежали после всего на постели ее брата, и она спросила:

— Так что ты думаешь?

А я ответил вопросом на вопрос:

— О чем?

Клянусь, что я ничего не упустил. «Так что ты думаешь?» — это были первые ее слова после этого.

— О том, чтобы все пошло иначе?

— Когда ты хочешь поговорить об этом?

— Прямо сейчас!

Когда я упомянул, что ничего не упускаю, я говорил правду. Но я говорю правду, насколько я ее запомнил, а это, думаю, уже немного другое, так ведь? У нас был секс, а потом мы помолчали, а потом она сказала: «Так что ты думаешь?» Спросила она это во время секса? Или потом, когда мы молчали? Заснул ли я на какое-то время? Понятия не имею.

— Ох, — сказал я, потому что был застигнут врасплох.

— Это все, что ты можешь сказать? «Ох»?

— Нет. Конечно, нет.

— Так что ты еще можешь добавить?

— Не слишком ли быстро?

Я имел в виду — не слишком ли рано после секса? А не, знаете, слишком ли быстро после того, как я съехал? Я был в курсе, что с тех пор прошло уже много времени.

Алисия рассмеялась:

— Да. Верно. Сколько лет должно исполниться Руфу, прежде чем ты разрешишь свои сомнения? Пятнадцать? Хороший возраст!

И тут я понял, что что-то упустил. Я пропустил не какую-то мелочь, а все в целом — все, что происходило в последние несколько месяцев. Она думала, что с тех пор, как я простудился, я пытаюсь разрешить свои сомнения.

— Но ты ведь хотела тогда, чтобы я ушел, правда?

— Да. Но с тех пор все изменилось, так ведь? Все улеглось как-то. Было трудно, когда Руф был маленьким. Но теперь все у нас пойдет иначе, разве нет?

— Правда?

— Да. Я так думаю.

— Ну... — сказал я, — тогда хорошо.

— Это значит, ты говоришь «да»?

Многое в последние пару лет похоже на сон. Все случалось слишком медленно или слишком быстро, и половину времени я поверить не мог, что это на самом деле происходит. Секс с Алисией, Руф, мама с Эмили... То, что я был заброшен в будущее, — это было, казалось, так же реально, как все это.

Если бы от меня потребовали сказать, когда именно я проснулся, то я сказал бы, что это произошло в момент, когда дверь в комнату Рича распахнулась и в дверях появилась мама Алисии.

Она закричала. Закричала потому, что в комнате было темно, и она не ожидала увидеть в ней кого-либо. И еще потому, что те, кого она здесь обнаружила, были совершенно голыми.

— Вон! — твердо сказала она, когда закончила кричать. — Вон! Одевайтесь! Вниз — через две минуты.

— Ну и что случилось? — спросила Алисия, но таким задиристым тоном, что я понял: она настроена совсем не так храбро, как пытается изобразить. — У нас с ним общий ребенок!

— Я скажу вам, что случилось, когда вы спуститесь. — И она, уходя, с силой хлопнула дверью.

Мы оделись, ничего не говоря. Это было странно. Мы чувствовали себя так, будто у нас действительно неприятности, и мне казалось, что я стал моложе, чем в то время, когда обнаружил, что Алисия беременна. Мне было почти восемнадцать, в соседней комнате спал наш сын, а мы как будто стеснялись, что занимаемся сексом. Единственная вещь, которой я научился за эти два года, заключалась вот в чем: возраст — это не фиксированная величина. Вы можете сказать себе, что вам семнадцать, или пятнадцать, или восемнадцать, и это будет правдой, согласно вашему свидетельству о рождении. Но свидетельство о рождении — это только часть дела. Это скользящая величина, взгляните хоть на мой опыт. Вам может быть семнадцать, и пятнадцать, и девять, и сто лет одновременно. Когда я после долгого перерыва занимался сексом с матерью своего ребенка, мне казалось, что мне двадцать пять. И не представляю, почему я ощутил себя девятилетним, когда меня с ней застали в постели. Секс заставляет вас чувствовать себя старше, а не моложе, если только вы не старик — тогда все наоборот. Понимаете, что я имею в виду под скользящей величиной?