Мопассан Де - Иветта

Как только кофе был выпит на террасе, маркиза спросила:

- Ну что ж, душенька, сегодня ты опять пойдешь гулять с твоим приятелем Сервиньи? В такую погоду очень приятно освежиться под деревьями.

Иветта украдкой бросила на нее мимолетный взгляд.

- Нет, мама, сегодня я никуда не пойду. Маркиза была явно раздосадована и попыталась настаивать:

- Пойди погуляй, детка, тебе это полезно. Но Иветта возразила резким тоном:

- Нет, мама, сегодня я останусь дома, а почему - ты знаешь сама, ведь я же тебе сказала в тот вечер.

Маркиза успела позабыть обо всем, ей хотелось лишь остаться наедине с Савалем. Она покраснела, смутилась и, беспокоясь только о себе, не зная, как получить свободу на час-другой, пролепетала:

- Ах да, верно, ты права, как я об этом не подумала!

Иветта взялась за рукоделие, которое сама прозвала "общественным спасением", потому что занималась им раз пять-шесть в год, в дни полного затишья, и расположилась на скамеечке подле матери, меж тем как мужчины, сидя верхом на складных стульях, курили сигары.

Часы текли в ленивой болтовне, то и дело замиравшей. Маркиза нервничала, бросала на Саваля отчаянные взгляды, искала повода и способа удалить дочь. Наконец, поняв, что это не удастся, и, не придумав удачной уловки, она обратилась к Сервиньи:

- Знаете, дорогой герцог, я не отпущу вас сегодня вечером. Мы поедем утром завтракать в ресторан "Фурнез" в Шату.

Он понял, усмехнулся и поклонился.

- К вашим услугам, маркиза.

И день потянулся медленно, томительно, под гнетом надвигающейся грозы.

Наконец наступил час обеда. Тяжелое, нависшее небо понемногу заволакивалось неторопливыми, неповоротливыми тучами. Не чувствовалось ни малейшего движения воздуха.

Обед тоже прошел молчаливо.

Какая-то неловкость, смущение, неясный страх, казалось, смыкали уста обоим мужчинам и обеим женщинам.

Когда убрали со стола, они остались на террасе, перебрасываясь редкими словами. Ночь надвигалась, душная ночь. И вдруг гигантский огненный зигзаг рассек небосвод и озарил ослепительным синеватым светом лица всех четверых, уже поглощенные темнотой. За ним следом над землей прокатился отдаленный гул, глухой и негромкий, подобный грохоту колес по мосту; казалось, будто зной усилился, будто воздух стал еще удушливее, а вечернее затишье еще полнее.

Иветта поднялась.

- Пойду лягу, - сказала она, - мне неможется от грозы.

Она подставила маркизе лоб для поцелуя, подала руку мужчинам и ушла.

Комната ее была над самой террасой, и вскоре листья большого каштана у входа озарились зеленоватым сиянием; Сервиньи не спускал глаз с этого бледного отсвета на листве, где, казалось ему, порой мелькала тень. Но огонек вскоре погас, и маркиза заметила с глубоким вздохом:

- Моя дочь легла... Сервиньи поднялся:

- С вашего разрешения, я последую ее примеру, маркиза.

Он поцеловал протянутую руку и, в свою очередь, скрылся.

Она осталась наедине с Савалем в ночной тьме.

Вмиг она очутилась в его объятиях, обхватила, обвила его руками. А потом, как ни пытался он удержать ее, опустилась перед ним на колени.

- Я хочу смотреть на тебя при свете молний, - шептала она.

Но Иветта, после того как задула свечу, в тоске мучительных и смутных подозрений вышла на балкон босиком, неслышно, точно тень, и стала прислушиваться.

Видеть их она не могла, потому что находилась над ними, на крыше террасы.

Слышен ей был только неясный шепот, а сердце ее билось так сильно, что у нее шумело в ушах. Над ее головой захлопнулось окно. Значит, Сервиньи ушел к себе. Мать осталась наедине с тем, другим.

Молния вторично разрезала небо надвое, и на миг в резком зловещем свете встал знакомый пейзаж - широкая водная пелена цвета расплавленного свинца, какими бывают во сне реки фантастических стран. И тотчас же внизу прозвучал голос: "Люблю тебя!"

Больше она не услышала ничего. Странная дрожь пробежала по ее телу, а умом овладело жестокое смятение.

Тяжкое, беспредельное безмолвие, как будто безмолвие вечности, нависло над миром. У Иветты перехватило дыхание, что-то неведомое и страшное навалилось на грудь. Вспыхнула новая молния и на мгновение озарила дали, за ней подряд еще и еще другие...

И тот же голос все громче и громче повторял: "О! как я люблю тебя! Как люблю!"

Иветте хорошо знаком был этот голос - голос матери.

Крупная теплая капля упала ей на лоб, и по листьям пронесся легкий, чуть уловимый трепет, шорох начинающегося дождя.

И сразу же издалека надвинулся, набежал глухой ропот, подобный шуму ветра в листве, - это ливень хлынул потоком на землю, на реку, на деревья. Спустя мгновение, вода струилась вокруг девушки, заливая, захлестывая, обдавая ее, точно душ. Она не шевелилась, думая лишь о том, что творилось на террасе.

Она слышала, как они встали и поднялись к себе в комнаты. В доме захлопали двери; поддавшись неудержимому желанию знать все, терзавшему ее, сводившему ее с ума, она сбежала по лестнице, бесшумно открыла наружную дверь, под проливным дождем пересекла лужайку и, спрятавшись под купой деревьев, взглянула на фасад дома.

Свет был только в спальне матери. И вдруг в освещенном окне появились две тени рядом, тени сблизились и слились в одну. Когда же молния вновь полыхнула по фасаду, девушка увидела, как они целуются, обвив друг друга руками.

Не помня себя, не размышляя, не понимая, что делает, она крикнула: "Мама!" Крикнула изо всех сил, пронзительным голосом, как кричат тем, кому грозит смертельная опасность.

Ее отчаянный вопль затерялся в плеске воды, но потревоженная чета разъединилась. И одна из теней исчезла, а другая силилась разглядеть что-нибудь во мгле сада.

Испугавшись, что ее заметят, что ей придется сейчас встретиться с матерью, Иветта бросилась в дом, торопливо взбежала по лестнице, оставляя за собой струйки воды, стекавшие со ступеньки на ступеньку, заперлась у себя на ключ и решила не открывать никому.

Не подумав даже снять мокрое, прилипшее к телу платье, она упала на колени, сложив руки и в смятении своем моля о поддержке свыше, о таинственном вмешательстве небес, о защите неведомых сил, которой ищут в горькие минуты отчаяния.

Гигантские молнии непрерывно освещали комнату синеватыми отблесками, и в зеркале шкафа перед девушкой неожиданно вставало ее собственное, странное и чуждое отражение с распущенными и мокрыми волосами.

Она пробыла в этом состоянии долго, так долго, что и не заметила, как утихла гроза. Дождь прекратился, небо, еще хмурое от туч, мало-помалу прояснилось; мягкая, душистая, упоительная свежесть, свежесть влажной травы и листвы, вливалась в раскрытое окно. Иветта поднялась с колен, машинально сбросила липкую, холодную одежду и легла в постель. Она лежала, глядела, как занимается заря, снова всплакнула, снова задумалась.