Элизабет Арним - Колдовской апрель

Увидев его, Франческа всплеснула всем, чем могла всплеснуть – бровями, ресницами, руками – и бурно заверила его, что все в замечательном порядке и что она верна своему долгу.

– Конечно, конечно, – прервал ее Бриггс. – Никто и не сомневается.

И попросил отнести его визитную карточку хозяйке.

– Какой из хозяек? – спросила Франческа.

– Какой из хозяек?

– Их четыре, – сказала Франческа, почуяв что-то странное о жильцах, потому что ее хозяин стоял с озадаченным видом, и одновременно обрадовавшись, ибо ее жизнь была скучна и уныла, а странности вносили в нее разнообразие.

– Четыре? – переспросил он. – Что ж, отнеси им всем, – сказал он, согнав со своего лица удивление, потому что заметил ее тайную радость.

Кофе был подан в верхнем саду в тени пинии. Пили его только миссис Фишер и мистер Уилкинс, а миссис Арбатнот, которая почти ничего не ела и все время молчала, куда-то скрылась после ланча.

Франческа отправилась в сад с его карточкой, а ее хозяин стоял и разглядывал висящий на лестнице портрет Мадонны раннего итальянского мастера, имя неизвестно, который он разыскал в Орвието и который был так похож на его постоялицу. Действительно, сходство было удивительным. Конечно, на ней в тот день в Лондоне была шляпа, но он был уверен, что линия лба у нее такая же. Выражение глаз, мягкое и печальное, точно такое. Он вновь порадовался при мысли о том, что у него всегда будет ее портрет.

Он услыхал шаги, и вот она сама спускается по лестнице, такая, какой он ее представлял здесь, в белом платье.

Она была удивлена, что он явился так скоро. Она ожидала его к чаю, а до этого времени намеревалась посидеть где-то на воздухе, где никто бы до нее не добрался.

Он наблюдал, как она спускается, с самым живым интересом. Еще мгновение – и она поравняется с портретом.

– Это в самом деле невероятно, – сказал Бриггс.

– Здравствуйте, как поживаете? – сказала Роуз, сосредоточившись лишь на том, чтобы поприветствовать его подобающим образом.

Потому что она не хотела его приветствовать. Телеграмма по-прежнему жгла ей сердце, и ей казалось, что он здесь вместо Фредерика, что он делает то, чего она хотела бы от Фредерика, что он занимает его место.

– Пожалуйста, постойте на мгновение…

Она автоматически повиновалась.

– Да, просто невероятно! Не снимете ли вы шляпу?

Роуз от удивления послушалась и шляпу сняла.

– Да, я так и думал, я только хотел убедиться. Смотрите – вы заметили?..

Он принялся делать какие-то странные пассы, указывая на картину, затем переводя взгляд с картины на нее.

Удивленная Роуз не могла сдержать улыбки:

– Вы приехали сравнить ее с оригиналом?

– Вы так невероятно похожи!

– Не знала, что я выгляжу такой торжественно-печальной.

– Вы и не выглядите. Не сейчас. Вот минуту назад вы были очень печальной. О, простите, здравствуйте! – прервал он себя, заметив ее протянутую руку. Он засмеялся и – это, похоже, был его фирменный трюк, – опять покраснел до корней волос.

Появилась Франческа.

– Синьора Фишер, – сказала она, – будет рада вас видеть.

– Кто такая синьора Фишер? – спросил он у Роуз.

– Одна из четырех дам, которые арендуют ваш дом.

– Так значит, вас четверо?

– Да, мы с подругой поняли, что не можем позволить себе снимать его на двоих.

– О, зачем же… – начал сконфуженный мистер Бриггс, потому что ему больше всего хотелось бы, чтобы Роуз Арбатнот – какое чудесное имя! – жила в Сан-Сальваторе, сколько ей угодно, в качестве его гостьи.

– Миссис Фишер пьет кофе в верхнем саду, – сказала Роуз. – Пойдемте, я представлю ее вам.

– Я не хочу. Вы в шляпе, значит, собирались на прогулку. Можно и мне с вами? Буду счастлив увидеть все вашими глазами.

– Но миссис Фишер ждет вас.

– Она сможет выдержать ожидание?

– Думаю, да, – сказала Роуз с улыбкой, которая так понравилась ему в первый день. – Полагаю, до чая она продержится.

– Вы говорите по-итальянски?

– Нет, – сказала Роуз. – А что?

Он повернулся к Франческе и быстро сообщил ей, потому что по-итальянски он говорил достаточно бегло, чтобы она отправилась к синьоре в верхний сад и объяснила ей, что он встретил своего старого друга синьору Арбатнот и собирается выйти с ней на прогулку, а синьоре представится позже.

– Вы пригласите меня на чай? – осведомился он у Роуз, когда Франческа удалилась.

– Конечно. Это же ваш дом.

– Нет. Он ваш.

– Еще пару недель, – улыбнулась она.

– Пойдемте, покажете мне все ваши любимые виды, – сказал он с энтузиазмом, и даже вечно терзаемой самоуничижением Роуз стало ясно, что мистер Бриггс совсем не находит ее скучной.

Они чудесно прогулялись, время от времени присаживаясь в теплых, пропахших чабрецом уголках, и если что и помогало Роуз сгладить горькое утреннее разочарование, так это общество мистера Бриггса и беседы с ним. Он помог ей прийти в себя, и с ними случилось то же, что с Лотти и ее мужем: чем более мистер Бриггс думал о том, как очаровательна Роуз, тем очаровательней она становилась.

Бриггс был человеком, неспособным вынашивать тайные планы, и он никогда не терял времени, если мог его не терять. Они еще не дошли до маяка – Бриггс предложил ей сходить к маяку, потому что знал: дорожка туда достаточно широкая, чтобы двое могли идти рядом, и к тому же ровная, – как он доложил ей о том, какое она произвела на него впечатление еще в Лондоне.

Поскольку даже самым религиозным и здравомыслящим женщинам приятно узнать, что они произвели впечатление, особенно то, которое не имеет отношения к их внутренним достоинствам, Роуз была довольна. Она улыбнулась. Улыбаясь, она становилась еще привлекательнее. На щеки вернулись краски, а в глаза – блеск. Она что-то там говорила, и то, что она говорила, удивляло ее саму. Если бы Фредерик сейчас ее слышал, подумала она, наверное, он понял бы, что она все-таки не безнадежно скучна, потому что вот он, рядом с ней, привлекательный молодой человек, определенно неглупый – он казался умным, и она надеялась, что он умен, тогда его комплименты стали бы еще более весомыми, – и он совершенно очевидно рад провести этот день просто в разговорах с нею.

А мистеру Бриггсу на самом деле все было интересно. Он хотел знать все о том, чем она занималась с момента приезда. Он расспрашивал, видела ли она то или это в доме, что ей больше всего понравилось, какую комнату она заняла, удобно ли ей, довольна ли она Франческой, хорошо ли о ней заботится Доменико, и пользуется ли она желтой гостиной, той самой, где больше всего солнца и окна выходят на Геную?

Роуз устыдилась того, что так мало интересовалась домом, сколь немногое из того, что он считал любопытным или красивым, она успела заметить. Поглощенная мыслями о Фредерике, она, как оказалось, жила в Сан-Сальваторе словно слепая – прошла уже половина срока, а что хорошего она видела? С таким же успехом она могла сидеть и тосковать в Хампстед-Хите. Нет, не могла, потому что даже в тоске она осознавала, что оказалась в самом сердце прекрасного, и эта красота, стремление поделиться ею как раз и побудили ее выбраться из мрачной тоски.