Элизабет Арним - Колдовской апрель

Но Бриггс не обратил на него никакого внимания – он просто стоял и смотрел на леди Каролину, как будто она была первой увиденной им в этой жизни женщиной. Мистер Уилкинс обратил внимание на то, что и леди Каролина его не замечала – она тоже смотрела на Бриггса с этим странным выражением, чуть ли не с интересом. Очень недальновидно. Очень.

Лотти же со своей стороны обратила на него слишком много внимания, выбрав именно этот момент, когда леди Каролина так нуждалась в поддержке и защите, чтобы слезть с парапета, подхватить его под руку и вознамериться увести.

– Меллерш, мне надо тебе кое-что сказать, – объявила она.

– Потом, – ответил он, отмахнувшись.

– Нет, сейчас, – заявила Лотти и повлекла его прочь.

Он с большой неохотой последовал за ней. Бриггсу теперь неоткуда ждать помощи.

– Ну, что случилось? – нетерпеливо спросил он, пока она вела его в дом. Леди Каролину нельзя было оставлять вот так, открытую для всяких неприятностей.

– Ох, да ничего с ней не случится, – заверила его Лотти, как будто он высказал эту мысль вслух, чего он, естественно, не делал. – С Каролиной все в порядке.

– Вовсе не в порядке. Этот молодой Бриггс…

– Ну естественно! А ты чего ожидал? Пойдем в дом, к камину и миссис Фишер. Она там совсем одна.

– Не могу, – сказал мистер Уилкинс, пытаясь вернуться назад. – Я не могу оставить леди Каролину одну в саду.

– Не глупи, Меллерш, она не одна. К тому же я хочу тебе кое-что сказать.

– Что ж, говори.

– В доме.

С сопротивлением, возраставшим с каждым шагом, мистер Уилкинс был все дальше влеком прочь от леди Каролины. Теперь он верил в свою жену и доверял ей, но в этом случае она, по его мнению, совершала чудовищную ошибку. В гостиной у камина сидела миссис Фишер, и мистер Уилкинс, который после наступления темноты предпочитал садам и лунному свету комнаты с камином, с куда большей охотой был бы здесь, чем на открытом воздухе, но если бы леди Каролина тоже была здесь и в безопасности. Потому он и сопротивлялся.

Миссис Фишер, сложив руки на коленях, ничего не делала, а только неотрывно смотрела в огонь. Рядом стояла удобная для чтения лампа, но она не читала. В этот вечер ей не хотелось перечитывать никого из ее великих покойных друзей. Они все время говорили одно и то же – снова и снова одно и то же, ничего нового почерпнуть из них было уже нельзя. Несомненно, они куда более великие, чем все эти нынешние, но у них был один серьезный недостаток: все они мертвы. Ничего большего от них уже и не ожидаешь, а ведь пока живешь, чего-то еще ждешь, не так ли? Она жаждала жизни, развития – все ясное и завершенное ей наскучило. Она думала, что вот если бы у нее был сын – такой как мистер Бриггс, дорогой ее мальчик, подвижный, непоседливый, живой, ласковый, заботящийся о ней и любящий ее…

При виде выражения лица миссис Фишер у миссис Уилкинс дрогнуло сердце. «Бедная старушенция», – подумала она, ощутив все одиночество возраста, одиночество того, кто пережил все радости мира и у кого остались одни страдания, полное одиночество старой бездетной женщины, которая не смогла обзавестись друзьями. Похоже, люди могут быть по-настоящему счастливы только парами – любыми парами, не обязательно любовными; пары друзей, матери и дети, братья и сестры – и где же миссис Фишер отыскать свою половину пары?

Миссис Уилкинс подумала, что ее, наверное, стоит снова поцеловать. Сегодня поцелуи пользовались большим успехом, она знала это, мгновенно почувствовала по реакции миссис Фишер. Так что она подошла к ней, наклонилась, поцеловала ее и радостно объявила: «Мы пришли», что, впрочем, и так было очевидно.

На этот раз миссис Фишер действительно подняла руку и удержала щеку миссис Уилкинс подле своей – нечто живое, полное любви, тепла, горячей крови, и, сделав это, она почувствовала себя в полной безопасности с этим странным созданием, уверенная, что та, кто сама постоянно и естественно совершает какие-то необычные вещи, воспримет этот ее жест как нечто само собой разумеющееся и не почувствует ни смущения, ни удивления.

Миссис Уилкинс нисколько не удивилась – она обрадовалась. «Наверное, я и есть вторая половина ее пары, – пронеслось у нее в голове. – Уверена, это я, точно я стану близким другом миссис Фишер».

Ее лицо смеялось, когда она выпрямилась. Это просто невероятно, то, что творит Сан-Сальваторе. Она и миссис Фишер… Но она видела их двоих близкими подругами.

– А где остальные? – спросила миссис Фишер. – Спасибо… дорогая, – сказала она миссис Уилкинс, потому что та пододвинула ей под ноги скамеечку – ей определенно требовалась скамеечка, ноги у миссис Фишер были коротковаты.

«Так и вижу себя через годы, – подумала миссис Уилкинс, в глазах ее плясали чертики, – как подставляю скамеечку миссис Фишер…»

– Роузы, – сказала она, – спустились в нижний сад, полагаю, чтобы предаться любви.

– Роузы?

– Ну или Фредерики, если вам так больше нравится. Они полностью слились, перемешались и стали неразличимы.

– Но почему бы просто не сказать Арбатноты, дорогая? – осведомился мистер Уилкинс.

– Ладно, Меллерш, Арбатноты. А Каролины…

Тут уж вздрогнули и мистер Уилкинс, и миссис Фишер. Мистер Уилкинс, обычно полностью владеющий собой, был поражен даже больше миссис Фишер и впервые с момента приезда рассердился на жену.

– Позволь… – с негодованием начал он.

– Ладно, Меллерш, тогда Бриггсы…

– Бриггсы! – вскричал мистер Уилкинс, на этот раз в самом деле рассердившись, ибо такое предположение было в его в глазах невероятным оскорблением всему роду Дестеров – мертвых Дестеров, живых Дестеров, и Дестеров, пока пребывавших в безопасности, поскольку они еще не родились. – Позволь…

– Прости, Меллерш, – сказала миссис Уилкинс, изображая раскаяние, – если тебе это не по нраву.

– Не по нраву! Да ты совсем разум потеряла! Они до сего дня ни разу друг друга не видели!

– Совершенно верно. Но именно поэтому теперь у них все впереди.

– Все впереди! – мистер Уилкинс мог только повторить возмутительные слова.

– Прости, Меллерш, – снова заявила миссис Уилкинс, – если тебе это не нравится, но…

Ее серые глаза сияли, на лице была написана уверенность, которая так поразила Роуз в их первую встречу.

– Возражать бесполезно, – сказала она. – На твоем месте я бы и не пыталась. Потому что…

Она остановилась, посмотрела сначала на одно вытянутое в тревоге лицо, потом на другое, и расхохоталась, а вокруг нее плясали сполохи огня.

– …потому что я вижу их как Бриггсов, – закончила свою речь миссис Уилкинс.

В последнюю неделю в Сан-Сальваторе отцвела сирень, но зато расцвели акации. Никто и не замечал, сколько здесь акаций, пока в один день весь сад не утонул в новом аромате. Эти деревья оказались прекрасными наследницами глициний, их белые трепетные гроздья свешивались с изящных ветвей. Это было невероятное счастье – лежать под акацией всю эту последнюю неделю, смотреть, как на фоне синего неба трепещут ее филигранные листья, вдыхать аромат ее белых цветов. В самом деле, весь сад к концу месяца был полон то белыми гвоздиками и белыми розами Бэнкс, то сиренью и жасмином, и вот теперь все это венчал аромат акации. Они все уезжали первого мая, и даже когда спустились с горы и вышли через чугунные ворота в деревню, аромат акации все еще струился им вслед.