Михаил Меньшиков - Письма к ближним

Заметьте: это от целого отряда сестер милосердия, от сестры Греве, два сына которой сражаются на передовых позициях. Неужели у этих мучениц наших, у сестер милосердия, в такой торжественной, в такой трагической обстановке повернулся бы язык сказать неправду? Зачем? Почему же я им должен верить меньше, чем корреспонденту Ростовцеву?

Как не поверить, когда лично известный редакции командир одной из храбрейших рот после адского семидневного боя пишет: «Наступили холода… У меня в роте да и вообще в полку нижние чины сносили сапоги. Интендантство не может нас снабдить ими, так как товара нет и купить его невозможно ни за какие деньги»… Следует просьба выслать хотя бы сто пар сапог солдатских и пуд мази – все это можно купить в Александровском рынке. «Все семь суток боя, – пишет этот офицер, – ни я, ни рота не имели горячей пищи. Ели сухари и запивали водою из луж». Как этому не поверить?

Как, наконец, мне не верить выражениям горячей благодарности именно за правду того, что я писал, от лиц военных, военных авторитетов, от начальника дивизии до командира корпуса включительно? Как мне не верить военной литературе, осуждающей солдатские сапоги как «специально изобретенные интендантским ведомством орудия солдатской пытки, почему-то исстари навязанные нашим войскам, несмотря на свою очевидную непригодность»? («Варшавский Военый Журнал» 1902 года, № 8, стр. 755). Это официальный отзыв о нормальном, новом, неизношенном сапоге, изготовленном не наспех, как теперь с валенками.

Г. Ростовцев пишет, что мой фельетон произвел «тяжелое впечатление» в Мукдене. Хотелось бы знать, где именно: с самой ли армии, или при штабе, или в интендантских сферах. Думаю, что, несмотря на тяжелое впечатление, многие солдаты и офицеры мне скажут в душе спасибо. То есть не мне лично, а всей печати, не побрезговавшей заняться солдатскими сапогами. Газеты полны характерными сообщениями, которых коллекцию стоило бы собрать для интендантского музея. Позвольте привести две-три выдержки, что сейчас под рукой. «Русским ведомостям» пишут из Кинешмы: «Здесь с давних пор производится в широких размерах валянье сапог, ежегодно до одного миллиона пар. Сапоги самого низкого качества, изготовляются они из коровьей и лошадиной шерсти. Стоит только такой сапог ударить сильно о какой-нибудь твердый предмет, как он разломается; от сырости здешний сапог расползается. Сами заводчики сознаются, что сапоги эти более 2–3 недель обыкновенно нельзя проносить. Цена паре сапог около 1 р. Оказывается, что на эти-то сапоги обратили внимание поставщики армии, действующей на Дальнем Востоке. Они командировали сюда комиссионеров для закупки огромных партий. Цена сапог поднялась до 2 р. за пару; качество же их еще более понизилось, так как теперь преследуется цель – сдать сапоги возможно скорее. Сдают их даже просто на вес, складывая в корзины, куда нередко попадают заодно и женский сапог, и ботинка».

«Русскому слову» пишут из Коврова: «Солдатские полушубки шьются здешними кустарями крайне небрежно. По словам кустарей, подрядчики не велят им даже закреплять ниток. Делаются полушубки из вонючей овчины. По словам местного священника, среди портных было несколько случаев сибирской язвы, которой заразились через полушубки».

Скучно делать выдержки, их можно набрать сколько угодно, хотя в печать попадает лишь ничтожная доля подобных фактов. Верить им или не верить? Имея в виду наши драконовские законы о клевете, зная наши застарелые обычаи и нравы, памятуя горькое прошлое, мне кажется, осторожнее будет печати верить, нежели нет. Если явится сомнение – вспомните три зловещих имени: Грегор, Коган, Горвиц. Это своего рода «Мани – Факел – Фарес» для несчастной нашей прошлой войны. Что у нас все обстоит благополучно, это нам и без г. Ростовцева доложат, но им, представителям печати, в эту тяжелую эпоху, представителям не казенной, а действительной правды, им присоединяться к казенной формуле благополучия… для этого нужна уверенность, которою г. Ростовцев, судя по телеграмме, не обладает.

Кстати, о сапогах. Ко мне явился изобретатель идеального солдатского сапога…

Надо заметить, за эти десять месяцев у меня накопилось множество великих проектов, присланных с просьбой оповестить о них свет. Некоторые изобретатели явились самолично и открывали под величайшим секретом, в наглухо запертой отдельной комнате какую-нибудь… совсем невинную глупость. Один предлагал, например, наполнять крепостные рвы углекислым газом. Другой – обливать солдатские палатки водой на том основании, что лед – худой проводник тепла и пр. По части одних сапог у меня куча проектов; кто-то даже прислал из провинции усовершенствованные лапти, сплетенные из веревок, и войлок к ним. Нигде, как в области изобретений, бесталанность не сказывается более грустно. Но зато нигде же, как в этой области, не проявляется более блистательно человеческий гений. Знаете, отчего мы проигрываем эту войну? Главным образом от неспособности овладевать великими открытиями так же быстро, как японцы. Нас бьют, бьют, бьют и всюду потому, что японцев, оказывается, больше. Больше ли их, однако? Не есть ли это подавляющее большинство – иллюзия, зависящая от одного гениального изобретения, которым японцы уже воспользовались, а мы еще нет?

Я говорю о беспроволочном телеграфе Маркони. Одно сведущее лицо мне передает, что англичане пять с половиной месяцев тщетно бьются, чтобы продать здесь, в Петербурге, изобретение Маркони. Оно действует будто бы просто волшебно. Поставили аппарат на окно и разговаривайте за тридцать верст с Колпином, с Красным Селом, и ответы получаются мгновенные. Каждая станция Маркони стоит 14 000 рублей, а Сименс предлагает свое немецкое устройство за 5 000, причем разница будто бы в том, что станции Сименса действуют всего до трех верст. Зато из каждых пяти тысяч Сименс будто бы согласен получить только три… Не настаиваю на этом, передаю, что слышал. Так или иначе, факт тот, что у японцев в полевой армии уже давно, с начала войны, работают и воздушные шары, и станции Маркони, у нас же их нет. Поэтому и с равными, и, может быть, даже с меньшими силами японцы способны в любой точке фронта быть сильнее нас: мгновенно по воздуху они получают приказания по всем направлениям, ясные и отчетливые, тогда как наш полевой телеграф со столбами и проволоками поминутно портится и совсем бездействует там, где его провести нельзя. Понимаете? Преимущество у японцев колоссальное, вроде того, как у человека зрячего перед слепым. «Почему же, – спрашиваю, – мы вовремя не обзавелись станциями Маркони?» Сведущее лицо загадочно усмехнулось: «Почему? Потому… Ну, Господи, – неужели вы с луны упали? В Россию мало появиться с гениальным изобретением. Нужен еще особый талисман, чтобы убедить в его полезности».