Лев Мечников - Записки гарибальдийца

Текст Гарибальди, к которому даны наши новые комментарии, печатается с использованием первого полного русского перевода [215] Гарибальди Дж. Воспоминания / Пер. В. С. Бондарчука и Ю. А. Фридмана. М.: Наука, 1966. Здесь и далее примечания М. Г. Талалая. , однако для нашего издания он был сверен, уточнен и исправлен по авторитетному оригиналу 1907 г. [216] Garibaldi G. Memorie autobiografche. Firenze: Barbera Editore, 1907.

Вступление в эту великую столицу казалось скорее чудом, чем реальностью. В сопровождении нескольких адъютантов я прошел мимо рядов бурбонских войск, еще владевших городом, взявших при моем появлении «на караул» с большим, несомненно, уважением, нежели они это делали тогда перед своими генералами.

Седьмое сентября 1860 года! Кто из сынов Партенопеи не вспомнит об этом славном дне? 7 сентября пала ненавистная династия, которую великий государственный деятель Англии назвал «Божьим проклятием» [217] В 1849 г. после подавления антиправительственных выступлений в Неаполе Уильям Гладстон назвал так Фердинанда II в письме лорду Абердину, ставшем известным. , и на обломках ее трона возник суверенитет народа, который по злому року обычно длится недолго. 7 сентября сын народа [218] Гарибальди говорит о себе в третьем лице, используя один из своих эпитетов. в сопровождении своих друзей, именуемых адъютантами [219] Это были Миссори, Нулло, Бассо, Марио, Станьетти, Канцио. , вступил в гордую столицу «огненного всадника» [220] Древний герб Неаполя – вздыбленный конь. , приветствуемый полмиллионом жителей. Их пылкая и непреклонная воля парализовала целое войско, толкнула на уничтожение тирании, на утверждение своих законных прав. Их грозный голос смог бы укротить ненасытных и наглых правителей по всей Италии и повергнуть их в прах, а гневное восстание заставило бы всю Италию пойти по пути, который указывает ей долг.

Так восторг и внушающее уважение поведение великого народа 7 сентября 1860 г. обезвредили бурбонскую армию, владевшую еще фортами и решающими позициями в городе, откуда она смогла бы подвергнуть разрушению весь город. Я вошел в Неаполь, когда вся Южная армия находилась еще далеко, на пути к Мессинскому проливу. Неаполитанский король накануне покинул свой дворец и отступил в Капую. Монархическое гнездо, еще теплое, было занято освободителями народа, и грубые сапоги пролетариев топтали роскошные королевские ковры.

Это – пример, который должен кое-чему научить и правителей, лицемерно именующих себя защитниками народа. Пусть подумают, как улучшить человеческое существование, а не служат эгоизму, высокомерию, упрямству привилегированных классов, которые не исправляются даже тогда, когда доведенный до отчаяния народ, подобно льву, рычит у их дверей и готов смести их с дикой яростью, вполне оправданной, ибо это следствие той ненависти, что посеяли сами тираны.

В Неаполе, как и повсюду вдоль Мессинского пролива, население было охвачено воодушевлением и высоким чувством патриотизма и его благородное поведение не в малой степени содействовало нашим блестящим успехам. Другим весьма благоприятным обстоятельством для национального дела было молчаливое одобрение военного бурбонского флота, который мог бы задержать наше продвижение, если бы полностью к нам враждебно относился. Действительно, наши пароходы совершенно свободно перевозили части Южного войска и беспрепятственно двигались вдоль всего неаполитанского побережья, что было бы невозможно при абсолютной враждебности неприятельского флота.

Кавуризм [221] Между главным государственным политиком Рисорджименто, графом Камилло Кавуром и Джузеппе Гарибальди существовало немало расхождений и трений в одном и том же деле, объединении страны. В Неаполе сторонники Кавура, модераты (умеренные либералы), пытались «перехватить» власть у слишком радикальных, по их мнению, сторонников Гарибальди. действовал в Неаполе еще усиленнее, чем в Палермо, и ставил на нашем пути немало препятствий. Как только распространилась весть о вступлении пьемонтских войск в Папское государство, они стали вести себя самым вызывающим образом. Эта партия, опирающаяся на коррупцию, всячески старалась вредить нам. Сначала она льстила себя надеждой удержать нас по ту сторону [Мессинского] пролива и ограничить нашу кампанию одной Сицилией. В этих целях она призвала на помощь своего великодушного хозяина [222] Так Гарибальди иронично называет Наполеона III, который играл двусмысленную роль, поддерживая и растущее Савойское королевство, и папский Рим. , и французское военное судно уже появилось в Фаро [223] Фаро-ди-Мессина, «Мессинский маяк» – архаичный синоним Мессинского пролива. . Однако здесь нам было на руку вето лорда Джона Расселла [224] Джон Расселл (1792–1878) – британский государственный деятель, министр иностранных дел, благожелательно относившийся к «экспедиции Тысячи». , который именем Альбиона заставил французского сира не вмешиваться в наши дела. Меня больше всего задело в махинациях этой партии то, что следы ее влияния я заметил у некоторых дорогих мне людей, никогда раньше не вызывавших у меня сомнений [225] Ряд генералов Гарибальди (Биксио, Медичи, Козенца, Тюрр) полагали неразумным продолжение «экспедиции Тысячи» – на Рим и Венецию. . Неподкупные люди подпали под власть лицемерного, но ужасного предлога, пресловутой необходимости! Необходимости быть трусами! Необходимости валяться в грязи перед призраком эфемерной власти и не чувствовать, не понимать огромного, мощного желания народа, который любой ценой хочет стать нацией и готов для этого уничтожить это подобие вредных насекомых и отправить их в навозные кучи, откуда они появились.

Эта партия, состоящая из подкупленных газет, жирных проконсулов и всякого рода паразитов, готовых подхалимничать и идти на любые мерзости, чтобы ублажить того, кто им платит, и предать своего господина, если тому грозит беда; эта партия, говорю я, напоминает мне червей на трупе; их количество знаменует степень разложения! Вы можете судить об испорченности народа по численности этих червей!

Сколько мне пришлось терпеть унижений от этих господ, которые после наших побед разыгрывали покровителей и не постеснялись бы лягнуть нас, как Франциск II, если бы мы были разбиты; эти унижения я, разумеется, не стал бы терпеть, если бы речь шла не о святом деле Италии. Вот, кстати, пример: ко мне прибыли два сардинских [226] То есть пьемонтских, по официальному названию королевства Сардинии (со столицей в Турине). батальона, которых я и не просил. Их подлинной целью было не дать улизнуть из богатой Партенопеи [227] Древнее, греческого происхождения, название Неаполя и окрестностей. добыче и оберегать ее под предлогом предоставить в мое распоряжение, если я потребую. Я так и сделал, но мне заявили, что необходимо согласие посла. Когда я обратился к последнему, он мне ответил, что для этого надо получить разрешение из Турина!