Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

– Ничего не поделаешь, Фрэнк, – сказал судья Диккеншитс. – Это слишком опасная игра. Все газеты следят за ними. Если что, им житья не дадут.

В результате была задумана еще одна мера, более мягкая и успокоительная для газет, но гораздо менее подходящая Каупервуду. Путем пересмотра старого «Закона о конной тяге и движении грузовых судов» городской совет Чикаго получал право выдавать концессии сроком на пятьдесят лет вместо двадцати. Но это означало, что Каупервуду придется вернуться в Чикаго и продолжить свою битву там. Это был жестокий удар, но все же лучше, чем ничего. Если он сумеет победить в очередном бою за концессию в стенах чикагской мэрии, то получит все, чего хотел. Но удастся ли это сделать? Разве он не обратился в законодательное собрание штата специально, чтобы избежать такого риска? Его намерения будут выставлены на всеобщее обозрение. Однако в конечном счете, если цена окажется достаточно большой, члены городского совета могут наскрести в себе больше мужества, чем эти провинциальные законодатели. Им придется это сделать.

Поэтому, после бог знает каких отчаянных перешептываний, совещаний, споров и подбадривания малодушных, после отклонения первого законопроекта ста четырьмя голосами против сорока девяти при помощи очень сложной процедуры через юридический комитет была внесена вторая инициатива. Она была принята, и губернатор Арчи, после тяжких раздумий и внутренней борьбы, подписал законопроект. Человек недалекого кругозора, он недооценил масштаб искусственно возбужденного социального протеста и его последствия для себя. Каупервуд, стоявший рядом с ним, щелкнул пальцами перед лицом своим врагам, продемонстрировал жестким торжествующим блеском в глазах, что он по-прежнему остается хозяином положения, всем своим видом показывал, что он еще заставит чикагские газеты преклонить перед ним колени. Кроме того, в случае прохождения законопроекта в городском совете, Каупервуд пообещал сделать Арчера богатым и независимым человеком с помощью вознаграждения в пятьсот тысяч долларов.

Какие только незримые бурления, заговоры, политические интриги и разглагольствования ни были в редакционных колонках в Чикаго между 5 июня 1897 года, когда был принят законопроект Мирса (получивший название в честь отважного законодателя, предложившего его на рассмотрение и заработавшего на этом небольшое состояние), и его представлением в городском совете в декабре того же года! Несмотря на острую неприязнь к Каупервуду, в местной общественной жизни существовал слой прагматичной и расплывчатой человеческой субстанции, который не рассматривал его в совсем уж неблагоприятном свете. Эти люди сами занимались бизнесом. Трамвайные линии Каупервуда проходили у их дверей и обслуживали их. Они не представляли, чем его трамвайный сервис может отличаться от услуг, предоставляемых другими компаниями. Это были материалисты, видевшие в демонстративном поведении Каупервуда оправдание их собственной материальной точки зрения и не боявшиеся говорить об этом. Но против них выступали проповедники, несчастные, неустойчивые глупцы и невежды, видевшие лишь то, о чем трещали в газетах. Были также анархисты, социалисты, отдельные налогоплательщики и поборники общественной собственности. Были очень бедные люди, которые видели в богатстве Каупервуда, в сказочных историях о его нью-йоркском доме и его художественной коллекции причину их бедности. В это время по всей Америке распространялось предчувствие грядущих великих политических и экономических перемен. Страна полнилась слухами, что хозяевам жизни на самом верху придется уступить дорогу более богатому, свободному и счастливому существованию для простых людей. Раздавалось множество голосов, выступавших за восьмичасовой рабочий день и публичную собственность на общественные концессии. А здесь существовала громадная трамвайная корпорация, обслуживавшая население в полтора миллиона человек, занимавшая улицы, которые люди создали самим своим присутствием, взимавшая со всех этих скромных горожан дань в размере шестнадцати или восемнадцати миллионов долларов в год, не платившая достаточный налог в пользу города от этих громадных доходов и дававшая взамен (как писали в газетах) плохое обслуживание, обшарпанные вагоны, отсутствие свободных мест в часы пик, отсутствие продуманных пересадок (на самом деле, существовало триста шестьдесят два отдельных пересадочных пункта). Простой труженик, читая об этом при свете газового рожка или электрической лампочки на кухне или в гостиной своей обшарпанной квартиры или ветхого домишка, а также просматривавший другие статьи о вольготной и роскошной жизни богачей, чувствовал себя лишенным изрядной части своего законного состояния. Все сводилось к задаче вынудить Фрэнка А. Каупервуда оплатить свой долг перед Чикаго. Ему больше не должно быть позволено подкупать олдерменов; он не должен получить пятидесятилетнюю концессию, привилегию на получение которой он уже купил в законодательном собрании штата, растлевая и коррумпируя честных людей. Его нужно прижать к ногтю, заставить его подчиниться закону и порядку. Ходили слухи, о справедливости которых авторы этих обвинений даже не подозревали, что законопроект Мирса был проведен через палату представителей и сенат с помощью наличных денег, обещанных даже самому губернатору. Никаких веских доказательств не существовало, но Каупервуда считали коррупционером грандиозного масштаба. В газетных карикатурах его изображали капитаном пиратского судна, приказывавшего своим головорезам взять на абордаж другое судно – корабль Гражданских Прав. Его изображали в виде разбойника в черной полумаске и насильника, душившего прекрасную деву по имени Чикаго одной рукой, а другой отнимавшего у нее кошелек. Теперь эта баталия начала приобретать мировую известность. В Монреале и Кейптауне, в Буэнос-Айресе и Мельбурне, в Лондоне и Париже люди читали об этой необыкновенной борьбе. Он наконец стал поистине общенациональной и международной фигурой. Его первоначальная мечта, пусть и при несколько иных обстоятельствах, исполнилась в буквальном смысле.

Между тем следовало признать, что местные финансовые круги, организовавшие эту чудовищную по размаху атаку на Каупервуда, были немало встревожены характером того младенца, которого они породили. Они наконец получили общественное мнение, враждебное по отношению к Каупервуду, но они сами были получателями громадных прибылей и желали точно таких же привилегий, каких добивался Каупервуд, а теперь своими же действиями могли убить курицу, несущую золотые яйца. Такие люди, как Хекльмейер, Готлиб и Фишель, крупные капиталисты восточных штатов, занимавшие почетные места в советах директоров огромных трансконтинентальных компаниях и международных банковских домах, были поражены тем, что газеты и финансовые противники Каупервуда в Чикаго могли зайти так далеко. У них что, нет уважения к капиталу? Разве они не знают, что долгосрочные концессии практически составляют основу всей современной капиталистической собственности? Опасные теории, проповедуемые в Чикаго, могли распространиться на другие города, если не удержать их под контролем. Америка вполне могла превратиться в антикапиталистическую, даже социалистическую страну. Публичная собственность могла стать осуществимой теорией. И что тогда?