Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

– Да, знаю. Я понимаю, каково тебе все это. Раз дела требуют, поезжай, а я выеду тотчас за тобой, следующим пароходом. Когда мы отправляемся?

– Джемисон сказал, что ближайший пароход отплывает в среду. Ты можешь собраться к этому времени?

– Я буду готова хоть завтра, если нужно, – ответила Беренис.

– Милая! Ты всегда так охотно идешь мне навстречу, всегда стараешься помочь!.. Право, не знаю, чем была бы моя жизнь без тебя…

Беренис подошла к нему и крепко обняла его.

– Я люблю тебя, Фрэнк, – прошептала она, – потому я и стараюсь всеми силами помочь тебе…

На борту парохода Каупервуд почувствовал себя одиноким – очень одиноким. Он только сейчас понял, что ни он сам да и никто другой ничего не знает о жизни и ее творце. Вот он стоит на пороге перемены, которая приподнимет для него завесу над великой, удивительной тайной, а как это получилось, почему – кто знает…

Он телеграфировал доктору Джеймсу, чтобы тот встретил его на пристани, и тотчас получил следующий ответ: «Добро пожаловать в Нью-Йорк. Буду встречать. Ваш Джефф из Монте-Карло». Это послание рассмешило Каупервуда, и в эту ночь он спал спокойно. Перед сном он взял бумагу и чернила и набросал телеграмму Беренис, ехавшей на пароходе «Король Хокон» под именем Кэтрин Трент: «Мы только день в разлуке, а мне кажется, десять лет. Спокойной ночи, моя прелесть, одна мысль, что ты рядом, приносит утешение и отраду».

В воскресенье утром Каупервуд, проснувшись, почувствовал, что он совсем ослаб. Одеваясь с помощью своего лакея, он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой; пришлось снова лечь в постель на весь день. Сначала это нисколько не взволновало его спутников – Джемисона, его помощника мистера Хартли и лакея Фредериксона, – они думали, что Каупервуд просто отдыхает. Но к вечеру он попросил Джемисона вызвать судового врача: что-то ему нехорошо. Доктор Кэмден, осмотрев больного, заявил, что положение серьезное, да и температура – 39,7; надо известить его личного врача, пусть встречает утром пароход с каретой «Скорой помощи».

Услышав это, Джемисон на собственный страх и риск телеграфировал Эйлин, что муж ее очень болен, что его надо будет увезти с парохода в карете «Скорой помощи», и просил указаний – как быть дальше. Эйлин тотчас ответила, что дом мистера Каупервуда сейчас переделывается, расширяется картинная галерея, всюду невообразимый шум и беспорядок; поэтому самое правильное – отвезти мистера Каупервуда в отель «Уолдорф-Астория», где можно будет обеспечить ему должный уход и где ему, несомненно, будет удобнее.

Когда доктор Кэмден впрыснул Каупервуду морфий и ему стало немного легче, Джемисон прочел вслух телеграмму Эйлин.

– Да, так будет лучше, – слабым голосом согласился Каупервуд, – закажите для меня номер.

Рухнули все его планы, и о чем бы он ни думал – все вызывало в нем чувство безграничной усталости. Что-то будет с его домом! С картинной галереей! А больница, которую он собирался основать! И ведь он хотел вернуться в Лондон к своим делам, к постройке метрополитена! Но нет, довольно – он не хочет больше думать ни о чем и ни о ком, кроме Беренис.

Так он пролежал до утра, когда пароход вошел в нью-йоркский порт и стал пришвартовываться. По царившему вокруг шуму, грохоту и движению Каупервуд понял, что путешествие окончено.

Тем временем доктор Джеймс, наняв лодку, подъехал к борту «Императрицы», все еще стоявшей на дальнем рейде, и, расспросив доктора Кэмдена и Джемисона об их дальнейших планах, направился в каюту Каупервуда.

– Здравствуйте, Фрэнк! Вот и я! – провозгласил он с порога. – Ну, как вы себя чувствуете? Вот увидите: все сразу пройдет, как только я дам вам нужное лекарство. И извольте ни о чем не тревожиться. Предоставьте уж все мне, своему сподвижнику по Монте-Карло.

– Я знал, что если вы придете, Джефф, – слабым голосом сказал Каупервуд, – все будет в порядке.

И он благодарно сжал руку врача.

– Мы решили перевести вас в «Уолдорф» в карете «Скорой помощи», – продолжал Джеймс. – Вы ведь не возражаете? Право, так будет лучше: вы легче перенесете поездку, вот увидите.

– Я не возражаю, – отвечал Каупервуд. – Но только постарайтесь оградить меня от репортеров – хотя бы, пока я не устроюсь в отеле. Я не уверен, что Джемисон сумеет справиться с ними.

– Предоставьте это мне, Фрэнк. Я обо всем позабочусь. Для вас сейчас главное – лежать и молчать. Я приеду попозже, тогда и поговорим. А сейчас пойду займусь делами.

В эту минуту вошел Джемисон.

– Идемте, Джемисон, – сказал Джеймс. – Прежде всего нам надо повидать капитана.

И они вместе вышли из каюты.

Через три четверти часа карете «Скорой помощи», ожидавшей неподалеку от порта, было приказано дать задний ход и подъехать к выходу № 4, где было так пустынно, словно уже все сошли на берег и на судне не осталось ни одного пассажира. Два санитара с полотняными носилками проследовали за Джемисоном в каюту Каупервуда и перенесли его в карету. Дверцы захлопнулись, шофер позвонил в гонг, и автомобиль помчался; в кучке репортеров, стоявших поблизости, раздались удивленные восклицания:

– Что это значит? Ловко же нас провели! Кто бы это мог быть?

Попытка узнать, кто же это так серьезно болен, что пришлось вызывать карету «Скорой помощи», ни к чему не привела; тогда один из репортеров вспомнил, что у него есть на пароходе знакомая сиделка, и вскоре принес потрясающую новость: неизвестный больной не кто иной, как Фрэнк Алджернон Каупервуд, знаменитый финансист. Но чем он болен? И куда его отвезли? Кто-то предложил узнать это у миссис Каупервуд, и тотчас несколько человек бросились к ближайшему телефону, чтобы расспросить Эйлин, правда ли, что ее мужа увезли с «Императрицы» в карете «Скорой помощи», и если да, то где он теперь. Это верно, ответила она, он болен и его, разумеется, отвезли бы в особняк на Пятой авеню, но дело в том, что особняк сейчас перестраивается, – ведь он должен будет вместить богатейшую коллекцию живописи и скульптуры, которая все еще пополняется и со временем станет собственностью города Нью-Йорка. А пока что мистер Каупервуд пожелал поселиться в «Уолдорф-Астории» – там ему будет обеспечен должный уход и покой, чего ему нельзя сейчас предоставить дома.

И вот к часу дня все газеты уже пестрели сообщениями о прибытии Каупервуда, его болезни и о том, где он находится; однако доктор Джеймс распорядился, чтобы без его письменного разрешения к Каупервуду не пропускали ни одного посетителя, – три сиделки были обязаны следить за этим.

Меж тем Каупервуд, понимая, что до Беренис могут дойти тревожные вести о его болезни, попросил доктора Джеймса послать ей на пароход – она все еще находилась в пути – следующую телеграмму: «Сообщения о моей болезни крайне преувеличены. Поступай, как условились. Нахожусь на попечении доктора Джеймса. Он скажет, что тебе делать. Любящий тебя Фрэнк».