Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

– Но, отец, я люблю мистера Каупервуда, – возразила она. – Это почти то же самое, как если бы мы с ним были мужем и женой. Он женится на мне после того, как получит развод от миссис Каупервуд. Ты просто не понимаешь, как обстоят дела. Он очень любит меня, а я люблю его. Он нуждается во мне.

Батлер окинул ее странным недоумевающим взглядом.

– Ты говоришь о разводе, – начал он, думая о католической церкви и ее догмах. – Он разведется с женой, бросит детей, и все это ради тебя, не так ли? Он нуждается в тебе, верно? – язвительно добавил он. – А как насчет его жены и детей? Думаешь, они не нуждаются в нем? Что это за разговоры?

Эйлин дерзко вздернула подбородок.

– Тем не менее это правда, – заявила она. – Ты просто не понимаешь.

Батлер с трудом верил своим ушам. За всю жизнь еще никто не разговаривал с ним в подобном тоне. Это изумило и шокировало его. Он был искушен в тонкостях бизнеса и политики, но любовные дела оставались для него тайной за семью печатями. Он ничего не знал о них. Только подумать, что его дочь, да к тому же католичка, может так разговаривать с ним! Он не мог понять, откуда у нее взялись такие взгляды, если не от беспринципного, растленного влияния Каупервуда.

– Как долго ты придерживаешься таких убеждений, дитя мое? – внезапно спросил он спокойным и рассудительным тоном. – Откуда они у тебя? В этом доме ты определенно не могла слышать ничего подобного. Ты говоришь так, как будто сошла с ума.

– Не говори ерунды, отец! – сердито вспыхнула Эйлин, думая о том, как бесполезно говорить с ним о таких вещах. – Я больше не ребенок. Мне двадцать четыре года. Ты не можешь понять очевидные вещи. Мистер Каупервуд не любит свою жену. Он собирается развестись с ней, как только сможет это сделать, и жениться на мне. Я люблю его, он любит меня, и этим все сказано.

– Вот оно как! – воскликнул Батлер, исполненный суровой решимости втолковать дочери толику здравого смысла. – Значит, тебе безразлично, что будет с его женой и детьми? Полагаю, тебя не беспокоит и тот факт, что он скоро попадет за решетку. Ты будешь любить его в полосатой арестантской робе, надо думать, еще сильнее? (Старик выражался лучше и понятнее всего, когда говорил иронично.) Значит, ты получишь его в таком виде, если это вообще случится.

Негодование Эйлин мгновенно вспыхнуло ярким пламенем:

– Да, я знаю, – отрезала она. – Это тебе очень понравится. Мне известно, что ты творишь, и Фрэнк тоже все знает. Ты пытаешься упрятать его в тюрьму за то, чего он не делал, и все это ради меня! О да, я знаю. Но ты не можешь повредить ему. Не можешь! Он лучше и сильнее, чем ты думаешь, ты не сможешь одолеть его. Он снова окажется на свободе. Ты хочешь наказать его из-за меня, но ему наплевать на это. Я все равно выйду за него замуж. Я люблю его, поэтому я дождусь его и стану его женой, а ты можешь поступать так, как тебе угодно. Вот так!

– Значит, ты выйдешь за него замуж? – спросил Батлер, сбитый с толку и потрясенный больше прежнего. – Стало быть, ты дождешься его и станешь его женой? Ты отберешь его у жены и детей, с которыми, если бы он был хотя бы наполовину мужчиной, он должен оставаться в такое время, вместо того чтобы приплясывать вокруг тебя. Выйти за него замуж? Ты готова опозорить своих родителей и свою семью? Ты стоишь здесь и заявляешь об этом, хотя я воспитал тебя, заботился о тебе и сделал кое-что из тебя? Где бы ты была, если бы не я и твоя бедная, работящая мать, которая годами опекала тебя и мечтала о твоем будущем? Полагаю, ты умнее меня. Ты больше меня знаешь о мире, и тебе ни к чему слушать чужие мнения. Я воспитывал тебя, чтобы ты стала дамой из высшего общества, и вот что я получил в конце концов. Теперь скажи мне, что я ничего не понимаю и что ты любишь будущего осужденного преступника, грабителя, растратчика, банкрота, лживого…

– Отец! – выкрикнула Эйлин. – Я не собираюсь слушать такие речи. Все, что ты говоришь о нем, – неправда. Я не собираюсь здесь оставаться! – Она направилась к двери, но Батлер встал и с неожиданной резвостью остановил ее. Его лицо раскраснелось и пылало гневом.

– Но я еще не покончил с ним, – продолжал он, игнорируя ее попытку уйти и обращаясь прямо к ней, теперь вполне уверенный, что она как никто другой способна понять его. – Я доберусь до него, и ничто меня не остановит. В этой стране есть закон, и я поступлю с ним по закону. Я покажу ему, как шастать по чужим домам и похищать детей у родителей!

Он на некоторое время замолчал, чтобы перевести дух, а Эйлин смотрела на него с напряженным и бледным лицом. Ее отец мог выглядеть совершенно нелепо. По сравнению с Каупервудом и его взглядами он был невыносимо старомодным. Только подумать о том, что он говорит о человеке, который тайком пробрался в его дом и похитил ее, когда она сама была готова уйти с ним! Какая глупость! Но к чему спорить? Чего хорошего можно добиться, если пререкаться с ним здесь таким образом? Поэтому она решила промолчать и просто смотрела на отца. Но Батлер еще далеко не закончил. Он был слишком возбужденным, несмотря на то, что он сам старался обуздать себя.

– Это очень плохо, дочь, – тихо продолжил он, когда убедился в том, что она не желает отвечать. – Я позволил гневу одержать верх надо мной. Не об этом я собирался поговорить с тобой, когда пригласил тебя сюда. У меня на уме есть нечто другое. Я подумал, что тебе, наверное, на некоторое время стоит отправиться в Европу и заняться музыкой. Сейчас ты не вполне в себе. Тебе нужен отдых. Тебе будет полезно на какое-то время уехать из дома. Ты прекрасно проведешь время. Если хочешь, Нора поедет с тобой, и сестра Констанция, которая учила тебя. Полагаю, ты не будешь возражать против ее общества?

При упоминании поездки в Европу, сестры Констанции и уроков музыки, вброшенных ради придания новизны первоначальному предложению, Эйлин насторожилась, но вместе с тем горько улыбнулась про себя. Как нелепо и, в сущности, как бестактно это звучало со стороны ее отца, особенно после решительного осуждения ее связи с Каупервудом и всевозможных угроз в его адрес! Неужели у него вообще нет другого, более дипломатичного подхода к дочери? Это было так забавно! Но она снова воздержалась от иронии, так как видела и чувствовала, что все подобные аргументы будут тщетными.

– Лучше бы ты не говорил об этом, отец, – сказала она, несколько смягчившись после его объяснения. – Сейчас я не хочу ехать в Европу. Я не хочу покидать Филадельфию. Знаю, тебе не терпится отправить меня подальше, но я даже не могу думать об этом. Просто не могу.

Лицо Батлера снова омрачилось. Какой смысл в упрямстве, в упорном ее сопротивлении? Неужели она и впрямь думает, будто может превзойти его, ее отца, да к тому же в таком серьезном вопросе, как этот? Невероятно! Но он умерил свой гнев, насколько это было возможно, и продолжал довольно мягким тоном: