Джордж Оруэлл - Скотный двор. Эссе [сборник litres]

Эти трое развили учение старого Мажора до стройной философской системы и дали ей название: анимализм. Два-три вечера в неделю, когда мистер Джонс ложился спать, они устраивали тайные собрания в амбаре и излагали остальным положения анимализма. Поначалу они столкнулись с косностью и равнодушием. Кое-кто из животных твердил о долге верности мистеру Джонсу, называя его хозяином, или высказывал банальности такого рода: «Мистер Джонс нас кормит. Без него мы с голоду подохнем». Кто-то не мог взять в толк: «Какое нам дело, что станется после нашей смерти?» Или: «Если это восстание в любом случае произойдет, зачем нам стараться?» И свиньям приходилось всеми силами разъяснять, что это противоречит духу анимализма. Самый идиотский вопрос задала Молли, белая кобылка. Первое, о чем она поинтересовалась у Снежка, это:

– Сахар останется после восстания?

– Нет, – твердо ответил Снежок. – У нас на ферме нет средств для производства сахара. Да и не нужен он тебе. У тебя будет вдоволь овса и сена.

– А ленты в гриве можно будет носить? – спросила Молли.

– Товарищ, – сказал Снежок, – эти ленты, которые так милы тебе, – символ рабства. Разве ты не понимаешь, что свобода дороже, чем ленточки?

Молли согласилась, но без особой убежденности.

Куда сильнее свиньям пришлось напрячься, чтобы опровергнуть ложь, которую разносил ручной ворон Моисей. Он был любимцем мистера Джонса, и все его знали как доносчика, но при этом отменного говоруна. Он заявлял, будто существует таинственная страна с названием Карамельная гора, куда попадают после смерти все животные. Располагалась она, по словам Моисея, где-то в поднебесье, сразу за облаками. На Карамельной горе семь дней в неделю царило воскресенье, круглый год цвел клевер, а на изгородях росли рафинад и льняной жмых. Животные терпеть не могли Моисея, потому что он только рассказывал басни и не работал, но некоторые верили в Карамельную гору, так что свиньям пришлось приложить немало усилий, чтобы разубедить их в ее существовании.

Самыми верными их последователями стали двое ломовых лошадей, Боец и Кашка. Думать своим умом для них было тяжеловато, но, признав свиней за своих учителей, они начали впитывать все услышанное и передавать остальным простыми словами. Они посещали все тайные собрания в амбаре и каждый раз под конец первыми заводили «Зверей Англии».

Вышло так, что Восстание случилось раньше и прошло легче, чем кто-либо ожидал. Мистер Джонс за прошедшие годы показал себя не только суровым хозяином, но и умелым фермером, однако с некоторых пор удача отвернулась от него. Он потерял деньги в судебной тяжбе и сокрушался об этом, отчего пристрастился к выпивке в чрезмерном объеме. Он мог дни напролет проводить в своем виндзорском кресле на кухне, читая газеты, выпивая и время от времени подкармливая Моисея размоченными в пиве корками. Батраки его оказались плутоватыми лодырями, так что поля заросли сорняками, крыши нуждались в починке, изгороди покривились, а животных недокармливали.

Настал июнь, приближалась пора сенокоса. В день летнего солнцестояния, которое пришлось на субботу, мистер Джонс отправился в Уиллингдон и заглянул в таверну «Красный лев», да так напился, что вернулся только в воскресенье, за полдень. Батраки подоили коров рано утром и отправились охотиться на кроликов, не потрудившись задать корму животным. Мистер Джонс по возвращении завалился спать на диване в гостиной, накрыв лицо газетой, а животные оставались некормленными до самого вечера. В конце концов, голод сделал свое дело. Одна корова сорвала рогом замок с двери в житницу, и все животные накинулись на корзины с запасами. Тут-то и проснулся мистер Джонс. Почуяв неладное, он и четверо его батраков влетели в житницу, орудуя кнутами направо и налево. Голодные животные такого не стерпели. В едином порыве, причем без всякого сговора, они бросились на своих мучителей. Джонс со товарищи получили по первое число. Ситуация вышла из-под контроля. Никогда еще они не видели, чтобы скотина так себя вела, и этот внезапный отпор от тварей, к которым они всегда относились с полнейшим пренебрежением, перепугал их не на шутку. Очень скоро они оставили попытки обороняться и дали деру. Через минуту животные, окрыленные таким успехом, гнали всех пятерых по проселочному тракту в сторону большой дороги.

Из окна спальни выглянула миссис Джонс, увидела происходящее, поспешно запихала кое-какие вещички в холщовую сумку и выскользнула с фермы через черный ход. Моисей слетел с жерди и последовал за ней, оглашая местность громким граем. А животные тем временем выгнали компанию Джонса на дорогу и шумно захлопнули за ними бревенчатые ворота. Вот так, не успели наши герои ничего осознать, как Восстание уже завершилось успехом: они изгнали Джонса, и Барский двор перешел к ним.

Животным с трудом верилось в такое везение. Первым делом они обскакали по периметру всю ферму, чтобы удостовериться, что нигде не прячется человек, а затем бросились обратно, на подворье, желая уничтожить последние следы ненавистного владычества Джонса. Они ворвались в сбруйницу с краю конюшни; мундштуки, трензели, собачьи цепи, страшные ножи, которыми мистер Джонс кастрировал свиней и ягнят, – все полетело в колодец. Вожжи, уздечки, шоры, позорные торбы бросили в костер с мусором, который пылал во дворе. И кнуты – туда же. Как только они занялись огнем, все животные запрыгали от радости. Снежок также бросил в огонь ленты, которыми обычно украшали лошадям гривы и хвосты в рыночные дни.

– Ленты, – сказал он, – надо приравнивать к одежде, то есть к человечьим приметам. Все животные должны быть нагими.

Услышав это, Боец принес соломенную шляпу, которую носил летом, чтобы мухи не лезли в уши, и тоже бросил ее в костер.

Животные в два счета уничтожили все, что напоминало им о мистере Джонсе. Затем Наполеон снова повел их в житницу и выдал всем двойную порцию корма, а собакам – по две галеты. После этого все запели «Зверей Англии», исполнили ее семь раз от первого до последнего слова и только потом пошли устраиваться на ночь – и спали так сладко, как никогда прежде.

Проснулись они, как всегда, на рассвете и, вспомнив вдруг случившееся чудо, все вместе высыпали на пастбище. Довольно скоро они вышли к пригорку, с которого виднелась почти вся территория фермы. Животные взбежали на него и стали оглядываться в ясном утреннем свете. Да, все принадлежало им – все, куда хватало глаз, принадлежало им! В упоении от этой мысли они принялись скакать кругами, взмывая в воздух от восторга. Они катались по росе, набирали полные рты сладкой летней травы, выворачивали куски чернозема и вдыхали его богатый аромат. Затем они отправились осматривать всю ферму и обошли в немом восхищении пашни, луга, сад, пруд и рощу. Словно впервые они увидели ферму и до сих пор с трудом верили, что все это принадлежало им.