Валерий Алексеев - Игры на асфальте

— Вы нас извините, пожалуйста, мы сейчас уйдем.

— Что значит «уйдем»? — Женщина нестерпимо мерцала. — Кто это тебе позволит уйти? Фарцовкой подрабатываешь — знаешь, на что идешь. Катя!

Слово «фарцовка», теперь уже полузабытое, было мне хорошо известно, я даже знал одного фарцовщика в лицо. Это был паренек из девятого класса, про него говорили, что он все время вертится у гостиниц, скупая и выменивая у интуристов разное барахло.

— Зачем вы так говорите? — взволнованно сказала Тоня. — С нами ребенок маленький…

— Ребенок должен находиться там, где ему положено, — отрезала васильковая женщина. — Сейчас мы с вами со всеми разберемся. Катя! Ну сколько можно ждать?

Нет, эта женщина не шутила. Уж лучше бы она кричала на нас и топала ногами, хватала за руки, тащила куда-нибудь: по собственному опыту я знал, что в таких случаях легче отвертеться. Перекипел человек, утомился от поднятого им же самим шума — и махнул рукой: «Ай, катитесь! Только чтоб духу вашего…» Но эта женщина не хватала нас за руки. Она стояла, скрестив руки на плоской груди, немолодая, тщательно причесанная, внутренне освещенная, в аккуратной жакетке с белыми кантиками, в длинной прямой юбке, защищенная своей униформой, как стальною броней. Своих детей у нее не было, я так думаю, а если и были, то не позавидуешь этим детям: «Осторожно, мама пришла!»

Я уже и не чаял от нее отделаться, она окружила нас как бы силовым полем. Но в это время у меня за спиной раздался незнакомый мужской голос:

— Не надо нервничать, товарищ. Эти ребята ко мне.

Я обернулся — рядом со мной стоял Андрей Коновалов. На нем был короткий темно-зеленый плащ с каким-то странным красноватым отливом (явно межпланетного происхождения). Коновалов держал руки в карманах и сухонько улыбался.

— Но гражданин! — Васильковая женщина, возвысив голос, распространила вибрирующее поле и на Коновалова. — Во-первых, они утверждают, что пришли на встречу с иностранцем, а во-вторых, они шумят и безобразничают.

— Иностранец — это я, — Андрей Коновалов непринужденно и коротко посмеялся, — а мои гости — это ваши гости. Поднимайтесь, ребятишки, пошли. Здесь дует.

— Приводить гостей в номера не разрешается, — несколько сбавив тон, сказала женщина. — Вам это должно быть известно.

Лицо Коновалова стало утомленным и скучным.

— Мне все известно, — ответил он и повернулся ко мне. — Ты самый главный? Пойдем.

Мы поднялись, Тоня взяла Макса за руку, я подхватил дождевик и зонтик.

— Он? — шепотом спросила меня Тоня.

— Нет, не он, — ответил я.

Она облегченно вздохнула.

Плетясь через вестибюль, Макс все время оглядывался на ужасную женщину. Я тоже обернулся: их было уже две, они возмущенно разглядывали лужу воды на светлом ковре — там, где мы только что страдали.

Номер у Коновалова был огромный: как я теперь понимаю, «люкс». По площади ничуть не меньше нашей двухкомнатной квартиры, но меблирован значительно лучше: слегка протертый ковер на полу, овальные «модерные» кресла, обтянутые красным кожимитом… Теперь такие, с позволения сказать, кресла стоят в каждой захудалой парикмахерской, но тогда они были еще в новинку. Шаткий журнальный столик, тонконогий письменный стол, все новенькое, сияющее полировкой, нейлоновые гардины, тяжелые коричневые шторы. За дверью — сумрачная спальня, тоже вся в коврах и зеленых покрывалах с оборками. Роскошь, недоступная уму. Я слышал, что за один день проживания в обычных номерах платят чуть ли не по пятьдесят рублей, во сколько же обходится Коновалову это безумие «люкса»?

Кресел, правда, было всего два, одно заняла поднявшаяся раньше нас Маргарита — она успела уже скинуть свой балахон и достать бензиновую китайскую зажигалку и изрядно отощавшую «Новость». В другое усадили Максимку. Ноги его в резиновых сапогах не доставали до пола. Тоня уже успела шепнуть ему, что Коновалов — «не он», но Максимка держался скованно и смирно. Коновалов протянул Максу красное яблоко. В этом году мы яблок еще не ели. Максим вопросительно взглянул на меня, я кивнул: «Можно», он принял яблоко обеими руками, но есть не стал, так и держал его, переводя взгляд с меня на Коновалова и обратно. Для Тони и меня Коновалов принес скамеечку с мягким и тоже красным кожимитовым сиденьем, себе пододвинул от стола рабочее кресло. Коновалов был высок, длиннорук и сухощав, костюм на нем был тот самый, о котором упоминала Маргарита, светло-серый в темную тонкую полоску, отлично сшитый и немного чопорный — теперь работники кино одеваются куда небрежнее. Ярко-белая сорочка, галстук с крохотным по тогдашней моде узлом, красновато-коричневый, в тон носкам, в галстуке булавка с темным крупным камнем (думаю, что топазом) и такой же камень в золотом перстне на безымянном пальце левой руки. Словом, образец мужской элегантности, человек с картинки: «Храните деньги в сберегательной кассе», только лицо, немолодое, худое и утомленное, было как бы истрачено непрекращающейся внутренней болью.

— Ну, — проговорил он, усевшись в кресло, подавшись немного вперед и сплетя пальцы жилистых рук, — ну, Григорий, рассказывай, как это я выкрал ключ у Риты Ивашкевич, а ее бабушку убил топором и ограбил.

Я посмотрел на Маргариту. Она, закинув ногу на ногу, хладнокровно курила и демонстративно глядела в потолок, всем своим видом показывая, что происходящее ее нимало не трогает.

— Это были не вы, — сказал я Коновалову.

— Ты уверен? — с насмешкой спросил он.

— Уверен.

— Очень любезно с твоей стороны. А как вообще эта мысль пришла тебе в голову?

— Какая мысль? — переспросил я.

— Не прикидывайся дурачком. — Ноздри Коновалова дрогнули и побелели, уже по этому можно было судить, что он злится. — Я теперь должен доказывать, что в определенное время находился совсем в другом месте. И я, понимаешь ли, хочу знать, с какой стати мне это делать.

Я пожал плечами.

— Мне вы ничего не должны доказывать.

Я хотел сказать, что не нуждаюсь ни в каких его объяснениях, и так все ясно, а получилось, что он будет доказывать не мне, а в каком-то другом месте другим людям. «Ну, и ладно, — подумал я, — как сказалось — так и сказалось».

По правде говоря, я недоумевал: чего от нас нужно этому человеку? Возможно, он хотел высмеять меня и одновременно покрасоваться перед Маргаритой. Но зачем тогда злиться?

— Гриша вообще вас в первый раз видит! — заговорила вдруг Тоня, вся сделавшись пунцовою, и я с досадой на нее покосился: в вертящуюся дверь не может пройти, а туда же — лезет в дискуссию. — Это я ему сказала, что у Риты с вами встреча…

— А ты меня откуда знаешь? — быстро, как ящерица, повернулся к ней Коновалов.

— Я… — Тоня растерялась. — Я вас тоже не знаю.