Джеймс Хэрриот - Вечное чудо жизни [litres]

– У этой свиньи нет заднего прохода! – воскликнул я.

Замечательное научное открытие, каким я поспешил поделиться с миром, и только потом сообразил, что выбрал не слишком подходящее место для своих восторгов.

Братья смотрели на меня сверху вниз в суровом молчании. Потом Себ произнес усталым голосом:

– Чего нет?

Я обернул к нему голову, не вставая с корточек.

– Нет ануса. Заднего прохода. Редчайший случай. Замечательно. У поросят встречается не так уж редко, но у взрослого животного я сталкиваюсь с этим впервые.

– А-а! – сказал Себ. – А если у нее его нету, так навоз откуда? Я его отсюда по утрам выгребаю – о-го-го!

– Кал, – оживленно объяснил я, – проходит через влагалище. Так всегда бывает в подобных случаях.

– И все эти годы проходил?

– Ну да. Принесите фонарик, и я вам покажу.

Братья посмотрели друг на друга.

– Чего там! Мы вам верим.

Было совершенно ясно, что они ни на секунду мне не поверили.

Я пустился в дальнейшие объяснения, но поймал себя на том, что начинаю бессвязно бормотать, и умолк. Да и вообще, ощупав брюхо свиньи, я обнаружил, что ее вымя просто обжигает руку и кажется бугристым.

– В любом случае температуру ей мерить не нужно, у нее мастит. Вымя очень горячее и опухшее. Я сделаю инъекцию антибиотика, и, думаю, все будет хорошо. – Я пытался говорить деловито и уверенно, однако это не помогало.

– Так, значит, температуру ей мерить вы не будете? – снова подал голос Джош.

– Совершенно верно. Все ясно и так.

– Ага, все ясно и так, – повторил он, и оба кивнули. – Вы не беспокойтесь, мистер Хэрриот. Не нужно так не нужно.

У меня мороз прошел по коже. Они стараются не перечить мне! Бр-р!

Я привычно сделал свинье инъекцию, торопливо вымыл руки и отказался от чая.

Когда я выезжал со двора, Себ и Джош, стоя рядом на булыжнике, подняли руки в торжественном прощании, а в окне кухни я увидел их жен. Прочесть их мысли не составляло труда.

«Бедняга Хэрриот! И ведь неплохой человек. Больно смотреть, как он потихонечку свихивается».

Водя стетоскопом по ребрам старого пса, я взвешивал, долго ли еще он протянет.

– С сердцем у Дона не лучше, – сказал я старенькому мистеру Чандлеру, который сидел, сгорбившись, в кресле у очага.

Я старался говорить бодрее. Сердце работало заметно хуже. Собственно говоря, казалось, что я никогда еще не выслушивал такого скверного сердца. Какие там шумы! Мешанина всплесков и хлюпанья: я только диву давался, каким образом животворная кровь еще циркулирует по телу дряхлой собаки.

Дону, косматому нечистопородному колли, было четырнадцать лет, и к сердечной слабости добавлялся неизбежный хронический бронхит, внося свою лепту бульканья и хрипов в симфонию, оглашавшую его грудь.

– Может, и так. – Мистер Чандлер наклонился вперед. – А в остальном-то он еще ничего. Ест даже очень хорошо.

Я кивнул.

– Да, удовольствие он от жизни получает, это несомненно. – Я потрепал старого пса по голове, и его хвост энергично застучал по коврику у очага, служившему ему подстилкой. – Боли он не испытывает и радуется чему может.

– Если бы не чертов кашель, – проворчал его хозяин. – Покоя ему не дает. А сегодня совсем разыгрался, вот я вас и вызвал.

– Ну, совсем кашель не пройдет, но помочь, когда очень скверно становится, все-таки можно. Сейчас сделаю укол и оставлю таблетки.

После инъекции я отсчитал запас моих верных окцитетрациклиновых таблеток.

– Спасибо, мистер Хэрриот. – Старик взял пакетик и положил его на полку. – А вообще-то, он как?

– Трудно сказать, мистер Чандлер. – Я замялся. – Я видел много собак с больным сердцем, которые жили годы и годы, а с другой стороны… Ждать можно всего. В любую минуту.

– Ну да… понимаю, понимаю. Будем надеяться на лучшее. Только старому-то вдовцу, вроде меня, немножко тоскливо становится. – Он поскреб в затылке и виновато улыбнулся. – Ночь сегодня скверная выдалась. С телевизором повеселей было, да он не работает. – Старик кивнул на темный экран в углу. – За чаем совсем разладился. Я чертовы ручки крутил и так и эдак, и все без толку. Вы в этих штуках понимаете?

– Боюсь, что нет, мистер Чандлер. Я телевизор купил совсем недавно.

В начале пятидесятых телевизор был еще новым чудом, а для тупиц в технике вроде меня – непостижимым чудом. Тем не менее я подошел к нему и включил, а затем принялся вертеть ручки, нажимать на кнопки, подтягивать проволочки, щелкать выключателями. Внезапно старик вскрикнул у меня за спиной:

– Э-эй! Есть оно! Есть изображение.

Я растерянно уставился на экран, где по техасской равнине несся галопом отряд шерифа. Чем-то я пронял таинственный ящик.

– Колдун вы, мистер Хэрриот! – Лицо старичка просияло. – Сразу мне веселее стало.

Я испытал непривычное горделивое торжество.

– Ну, очень рад, что сумел помочь! – Однако, взглянув на собаку, прильнувшую к коврику, я перестал радоваться. – Если ему станет хуже, позвоните, – сказал я и вышел из домика со скверным предчувствием, что скоро услышу от мистера Чандлера печальное известие. И что-то для меня кончится. Я ведь успел привязаться к старому Дону, одному из самых покладистых пациентов, усердному хвостовиляльщику, которого лечил много лет.

Ждать пришлось недолго. В семь часов вечера три дня спустя зазвонил телефон.

– Чандлер говорит, мистер Хэрриот.

Голос был расстроенный, и я приготовился к худшему.

– Не хочется мне вас беспокоить, мистер Хэрриот, но, может, вы ко мне заглянули бы?

– Ну конечно, мистер Чандлер. Сию же минуту. Я понимаю, как вам тяжело.

– Да уж, худо, дальше некуда. Но я знаю, вы его подправите.

Мне вспомнилась какофония, звучавшая в стетоскопе, и я почувствовал, что обязан сказать правду.

– Мистер Чандлер, четырнадцать лет – срок долгий. Все изнашивается.

– Четырнадцать? Так ему, чертову сыну, и двух нет!

– ДВУХ?! – Неужели у старика в голове помутилось? – Дону еще и двух нет?

– Дону? Да при чем тут Дон? Ему от таблеток очень даже полегчало. А вот телевизор этот треклятый опять не работает, хоть ты что! Может, заглянете починить его, а?

Фермер Уайтхед с сомнением потер подбородок.

– Что-то я в нем не разберусь, – сказал он. – Вроде бы на работника с фермы не очень похож, да и сам говорит, что был школьным учителем, но видно, что в уходе за скотиной разбирается. Ну, я его пока на пробу беру. Привередничать-то мне особо не приходится: найти, кто согласится жить в таком глухом месте, не очень-то легко. Так вы мне скажите, как он вам покажется.

– Обязательно. – Я кивнул. – А он женат?

– Что есть, то есть! – Фермер ухмыльнулся. – И жена, и детей семеро!

– Семеро? Да, семья немаленькая.