Джеймс Хэрриот - Вечное чудо жизни [litres]

За годы, проведенные в Дарроуби, Колем показал себя удивительно интересным человеком, но следить за его дальнейшей карьерой было не менее интересно. Он регулярно писал мне о своей растущей практике среди немощеных дорог и дикой природы Новой Шотландии. Неуемная энергия подтолкнула его организовать первый аукционный зал в тех краях, и он прилагал много усилий для расширения работы с мелкими животными. Одна фраза навсегда застряла у меня в памяти: «Стерилизую довольно много кошек, хэрриотов проток то и дело напоминает о себе». Письма часто кончались словами: «Прошу разрешения выйти из строя, сэр!» – и я сразу переносился в прошлое.

Еще одной страстью Колема стало обучение бордер-колли, и он часто устраивал показательные выступления с потомками чемпионов этой породы, которых купил в Дарроуби у приятеля-фермера. В довершение всего, словно ему не хватало дела, он приобрел ферму на острове Кейп-Бретон.

Столь же регулярно я получал известия о рождении детей Колема, все больше изумляясь, пока их количество не достигло шести. Их всех он воспитал по своему подобию: научил любить природу и ее диких созданий, которых там было изобилие, привил им собственное презрение к житейским удобствам, наставлял, как странствовать по лесам и горам с рюкзаком за плечами.

Читая его письма, я часто думал, что Колем наконец-то обрел идеальную среду обитания, но тут я дал маху.

Через двадцать лет после их отъезда из Дарроуби мне пришлось лечить корову Алана Бича, приятеля Колема. Держа корову за морду, Алан спросил меня через плечо:

– Знаете последнюю новость про Колема?

– Нет. Так что же?

– Решил уехать из Новой Шотландии.

– Да не может быть!

– Нет, это точно. И куда, по-вашему, он собрался?

Я быстро взвешивал разные предположения. С приближением пожилого возраста условия жизни там стали для него слишком суровыми? Почувствовал, что должен перевезти свою семью в более цивилизованную обстановку? Что, если он решил вернуться сюда?

– Не знаю, – ответил я. – Так куда?

– В Папуа – Новую Гвинею.

– Что?!

– Вот именно. – По лицу Алана расползлась широкая улыбка. – Вы только подумайте!

– Господи, от снега и льда – в тропическую жару! На это способен только Колем. Может, он счел Новую Шотландию слишком уж благоустроенной, а жизнь там чересчур легкой?

– С него станется. Что-то его там не удовлетворяет. Тянет его в места, где пока еще хватает людоедов, насколько я слышал. Черт, какой-то он не такой.

Этот отзыв о Колеме я сотни раз слышал от фермеров в окрестностях Дарроуби, и теперь он блестяще подтвердился. Я зашел в библиотеку, нашел в справочнике Папуа и прочел, что в неисследованных нагорьях, куда отправился Колем, первый контакт между белыми и миллионом аборигенов произошел только в 1930 году. Особая замкнутая цивилизация, развивавшаяся в полной изоляции от внешнего мира.

Я рассматривал фотографии, на которых свирепого вида почти нагие мужчины с носами, проткнутыми заостренными костями, размахивали оружием, вызывающе глядя в камеру. Эти страшные люди будут соседями Колема, и нет никаких сомнений, что он полюбит их всех, и особенно – вот этих большеглазых темнокожих детишек.

В положенный срок начали приходить письма из Менди, в Южных горах. Колем, как и следовало ожидать, был в полном экстазе. Сельское хозяйство находилось на уровне каменного века. Единственными домашними животными были свиньи, почти все селения сохранились в том же виде, в каком их впервые нашли белые, а первобытные земледельцы, хотя частенько не оказывались на месте, когда Колем пытался обучать их основам скотоводства, были отличнейшими ребятами. Они с Дейрдре уже близкие друзья их всех.

Шли месяцы, шли годы, а Колем полностью отдавался развитию и улучшению края. Он ввез рогатый скот, овец и кур, обучал земледельцев и ушел с головой в тамошнюю жизнь, посвящая ей всю свою энергию.

В 1988 году я получил письмо от его дочери Сары. Она писала: «Я все еще поражаюсь, сколько папа знает про местные растения и диких животных. На ферме у него живут 11 бордер-колли, 2 свиные собаки (помесь лабрадора), 2 буйвола, 5 лошадей, много коров, овец и коз, а также кур, уток, цесарок и гигантская стая почтовых голубей».

Дочитывая ее письмо, я вспомнил маленький зверинец Колема в Скелдейл-хаусе. Оказывается, это была только репетиция. Ветеринар с барсуком, несомненно, теперь совершенно счастлив.

Шли месяцы, а в моих отношениях с двумя нашими дикими кошками никакого потепления не наступало, и я с нарастающим душевным трепетом следил, как длинная шерсть Олли опять начинает сбиваться в страшные колтуны. К концу года он вновь выглядел более чем непрезентабельно. С каждым днем становилось все яснее, что пора принимать меры. Но удастся ли мне еще раз его провести? Оставалось попробовать.

Я опять приготовил рыбу с нембуталом, и Хелен поставила миску на стенку, но Олли понюхал, лизнул и ушел. Мы попробовали повторить, и опять Олли исследовал миску с глубоким подозрением, а есть не стал. Явно он почувствовал, что что-то назревает.

Постояв у окна, как обычно, я обернулся к Хелен.

– Попытаюсь его поймать.

– Поймать? Сачком?

– Нет-нет. Он ведь уже не котенок и не подпустит меня к себе.

– Так как же?

Я посмотрел на взлохмаченное черное чучело на стенке.

– Ну а что, если я спрячусь за тобой, когда ты выйдешь их кормить, сцапаю его и засуну в клетку? Потом отвезу в операционную и постригу под общим наркозом?

– Сцапаешь? Засунешь в клетку? – с сомнением повторила Хелен. – По-моему, у тебя ничего не выйдет.

– Да, конечно, однако за свою жизнь я цапал не так уж мало кошек и умею быстро двигаться. Мне бы только подойти к нему незаметно. Давай попробуем завтра.

Моя жена лишь поглядела на меня. Этот план ей как будто доверия не внушал.

Утром она поставила на стенку миски с восхитительной свежей треской. Их любимое блюдо. К вареной рыбе они были относительно равнодушны, но перед сырой устоять не могли. Открытая клетка была спрятана рядом. Кошки прошествовали по стенке: Жулька – гладенькая, блестящая, и Олли – жалкое пугало, взлохмаченный, с колтунами, свисающими с шеи и по бокам. Хелен, как обычно, приласкала обоих, а когда они радостно припали к мискам, вернулась на кухню, где притаился я.

– Теперь, – сказал я, – снова иди к ним, очень медленно. Олли так увлечен рыбой, что, возможно, не заметит меня.

Хелен промолчала, а я плотно прижался к ее спине.

– Двинулись! – Я подтолкнул левой ногой ее ногу, и мы медленно вышли за дверь, шагая в едином ритме.

– Это же нелепо! – простонала Хелен. – Какой-то комический эстрадный номер!

– Ш-ш-ш! – прошипел я, уткнувшись носом ей в затылок. – Не останавливайся.