Миклош Залка - Осада

— Никак!

— Как так «никак»?

— Я смылся.

— Без документов?!

— По-твоему, я должен был попросить их у конвойного?

— И у тебя действительно нет никаких документов?

— Нет.

— Осел! — буркнул Бернад. — Это самое скверное, что можно придумать. Ты дурак! Ты даже не сможешь доказать, что являешься нормальным, созревшим для депортации мужчиной… — Он осуждающе покачал головой. После некоторого раздумья он тоном, не терпящим возражений, приказал: — Стой здесь, я сейчас вернусь! Если уйдешь, убью! — и тут же куда-то умчался.

Вильмош послушно стал ждать.

Бернад не возвращался долго, прошло, наверное, добрых полчаса, когда он появился, переваливаясь с боку на бок, как утка. Он тяжело дышал.

— Совсем из сил выбился, и все из-за тебя, потому что ты такой огромный дурак, как этот дуб, — проговорил он ворчливо. Вытащив из внутреннего кармана конверт, он сунул его в руки Вильмошу. — Спрячь, да побыстрее. Здесь целый набор чистых бланков документов. Заполнишь их сам, как тебе захочется.

Вильмош с удивлением продолжал смотреть на Бернада.

— Спрячь же, осел! И я тебе ничего не давал! Понял?

— Сколько все это стоит? — спросил Вильмош дрожащим голосом, пряча бумаги в карман.

— Ну и осел же ты! Мы с тобой никогда больше до самого конца войны не встретимся. Ты меня не видел и вообще меня никогда не знал и не знаешь. Теперь тебе понятно?!

Вильмош кивнул.

— Жаль, — вздохнул Бернад, и сразу же с него слетело все превосходство, он печально смотрел прямо перед собой, а потом сказал: — Ну, привет… — И так отвернулся от Вильмоша, будто действительно никогда не знал его.

Конверт с бланками жег ему карман. В одной из подворотен он внимательно рассмотрел их. Это были пустые бланки свидетельства о крещении, удостоверение члена молодежной фашистской организации «Левенте», свидетельства о рождении и о браке. Действительно полный набор, не хватало только бланка о прописке. Ну, это ерунда.

В первой же мелочной лавке Вильмош купил ручку, несколько разных перьев, пузырек с чернилами. И поспешил к подземному переходу. Он вспомнил, что где-то у перехода есть общественная уборная.

В этот момент его обуял страх: а вдруг проверка документов? Было бы просто ужасно провалиться теперь, с документами в кармане. Вильмош почти побежал.

Войдя в кабину, он тщательно запер за собой дверь, снял пальто и сел на стульчак.

Уборную Вильмош покинул уже как гражданин Вильмош Гаал. Остатки чернил он слил в раковину, пустой пузырек и ручку сложил в конверт и выбросил в первую попавшуюся урну.

«Гаал. Место работы: Дунайский авиационный завод. Военное предприятие, — повторял он про себя. — Имя матери: Розалия Секач».

Он изменил только самые важные данные.

У моста Вильмош остановился в раздумье: идти через мост или не идти? Потом все-таки решился и пошел.

На середине моста его остановил патруль и потребовал документы. Это были не жандармы, а простая охрана моста. Вильмош протянул им удостоверение члена «Левенте». Один из охранников посмотрел его и вернул Вильмошу.

— Пожалуйста.

Вильмош с облегчением спрятал документ в карман. И теперь уже более уверенно двинулся дальше. «Я — Гаал, урожденный христианин. Мою мать зовут Розалией Секач…»

Он шел по узким кривым улочкам Буды. В три часа десять минут вышел на Братиславское шоссе. Потом… Потом Вильмош даже не успел остолбенеть и побледнеть, когда увидел, как из их дома выходили люди. Один за другим в колонну по два, с мешками, свертками, чемоданами. Их сопровождали вооруженные автоматами солдаты с повязками на рукаве. Среди них, сгорбившись под тяжестью старого залатанного рюкзака, шла его мать. Она даже не взглянула на Вильмоша, не заметила его, низко опустив голову.

В воротах появился мужчина в форме нилашиста, поднявшись на цыпочки, он сорвал с ворот желтую звезду.

— Теперь это уже нормальный венгерский дом! — крикнул он с победоносным видом.

Стоявшие на тротуаре любопытные прохожие одобрительно загалдели.

Возле строя заключенных бегали какие-то пацаны, выкрикивавшие разные обидные слова, сопровождая их громким злорадным смехом.

Вильмош был не в состоянии осознать смысла слов, он воспринимал только злорадный смех. Вильмош опустил руку в карман и сжал рукоятку игрушечного пистолета. Ноги настолько отяжелели, что он с трудом передвигал их. И тут паренек вспомнил добрую женщину и ее слова: «Никто не должен знать, что ты плакал». Вильмош проглотил стоявший в горле комок.

Дойдя до угла, паренек свернул в переулок, и там из его глаз выкатилась слеза. Он быстро смахнул ее и пошел дальше.

С раннего утра арестованных сопровождал дождь, который то усиливался, то моросил, но не отставал от них, как и охрана.

По шоссе в западном направлении мчались груженные до верха автомашины.

На восток тоже шел поток грузовых машин, но в их кузовах сидели немецкие солдаты в касках.

Женщина шла сгорбившись, опустив голову на грудь; лицо ее посипело, она тяжело дышала. «Подкрепление… Порази вас гром…» — Она не закончила этого ругательства привычным упоминанием господа бога.

Арестованные шли гуськом по обочине бетонного шоссе.

Колени у женщины дрожали, ноги то и дело скользили по раскисшей земле. Только из-за Гизи она еще могла идти. Надежда на встречу с Гизи, словно мираж, призывно маячила перед ее глазами. Из-под колес мчавшихся по лужам машин высоко взлетали струи воды, капли грязной жижи били в лицо. Она не вытирала их. Лямки рюкзака больно врезались в плечи, и их она тоже не поправляла. Машинально переставляя ноги, она шла вперед. Ей казалось, что ступни у нее уже не болели, спина не ныла, только гудела голова и страшная усталость сковывала все тело. Время от времени женщина бросала взгляд в сторону дороги. Еще вчера она отворачивалась: не могла смотреть туда, где валялись какие-то мешки, чемоданы, а кое-где и трупы. А сегодня уже привыкла. Не ужасалась она и тогда, когда кто-то в изнеможении падал на край дороги и больше не вставал. Колонна, не останавливаясь, шла дальше, не останавливались и конвойные, обходя несчастного. Потом слышался одинокий выстрел. Когда впервые она услышала его, то вздрогнула.

Один из конвойных шел рядом по краю насыпи. Это был молоденький солдат с пушком на губе. Он часто курил и все время поправлял повязку на рукаве. Вот он взглянул на часы и тихо прошептал:

— Сейчас будет отдых, тетя…

«Все равно мне далеко не уйти… не дойти…»

— Стой! Отдыхать! — прозвучала команда.

Колонна остановилась.

Женщина свалилась в грязь, тяжело дышала. Даже не сняв рюкзака, прилегла на него.

Поблизости заплакал чей-то ребенок.

Конвойный вышел на обочину и, подойдя к женщине, наклонился над ней и сунул ей что-то в руку.