Джим Кокорис - Богатая жизнь

— Не знаю. Тетя Бесс только сейчас покупает нам костюмы.

Я совсем не думал о Хэллоуине, празднике, который раньше завораживал меня.

— Ну, тогда уверен — у вас будет то, что надо. Я знаю, что твой брат хочет одеться, как один из Нинтендо [10] Телеигра (примеч. перев.) . . Знаешь, когда я был маленьким, то как-то раз оделся баскетбольным игроком Уилтом Чемберленом. На мне была баскетбольная форма «лейкеров», и я нес баскетбольный мяч. Не бог весть какой костюм, но я был без ума от Долгоногого Уилта. Мне нравилось, как он держал себя. Он был уверенным в себе человеком.

— Как вы думаете, мне придется уехать и жить с Бобби Ли?

При этом вопросе голова у Мориса слегка дернулась вверх, и мне показалось, что он вздохнул.

— Нет, — ответил он через минуту. Он шел и смотрел прямо перед собой. — Нет, мне кажется, твой папа держит все под контролем. Пройдет какое-то время, и все станет как раньше. Все утрясется.

Мы перешли еще через одну улицу. Впереди уже виднелась школа Св. Пия. Серый день был прекрасным фоном для скорбных очертаний этого здания.

— Ты боишься? — спросил Морис.

Несколько секунд я помолчал, потом признался:

— Да, немного. Не хочу уезжать и жить с Бобби Ли.

— Твой папа сейчас делает все, что в его силах. Если судить по тому, что я слышал, то перевес на его стороне. Все это вопрос времени.

Тут я высказал то, о чем так долго думал, то, что все время лежало у меня на душе, дышало и ждало своего часа.

— Не знаю, зачем я ему нужен. Я не его сын. И мама хотела развестись с ним. Она не хотела оставаться за ним замужем.

Морис быстро опустил на меня глаза:

— Где ты это услышал?

— Мне папа сказал.

Морис отвел взгляд и посмотрел вперед, на улицу.

— Папа тебя любит.

Я ничего не ответил. Я не знал, верю ли ему. Я вообще не знал, чему верить. Но слова Мориса и то тепло, с каким он их произнес, открыли во мне какую-то заслонку, и мне захотелось плакать.

— Все будет отлично. Папа у тебя умный. Ты должен верить. — Морис обнял меня за плечи, и вот тогда я наконец расплакался. Морис остановился, присел, обнял меня, прижав к себе. Меня окутал его сладкий табачный запах, сделав таким родным и близким.

— Поплачь, — прошептал он, — поплачь.

Как только я встал в цепочку на школьном дворе, Джонни Сеззаро шепнул мне, что нам надо убить Бобби Ли.

— Всего-то пара пуль, — сказал он, ткнув указательным пальцем сначала себе в затылок, потом в висок. — Сюда и сюда. Вот так надо сделать. Нельзя оставлять его парализованным. Тогда он сможет дать показания, и ты будешь весь в дерьме. И тебе придется пристрелить его убийцу, потому что он будет слишком много знать.

— Да, тогда дело дрянь, — согласился я, не отрывая глаз от входной двери, в который раз молясь, чтобы она открылась и избавила меня от общества Джонни. Я еще не успокоился, и мне хотелось остаться одному за своей партой и смотреть на мисс Грейс.

— Они могли бы убить его и оставить в багажнике машины в аэропорту. Сейчас трупы оставляют в аэропортах. Папаня говорит, что в реку их уже не бросают. Реку прочесывают драгой, а стоянку в аэропорту прочесать не могут.

— Не думаю, что мы наймем убийцу, — наконец сказал я.

— Надо нанять, парень. Он же просто тварь. Папаня говорит, что ему нужны только твои деньги. Что, не будь вы богатыми, он бы и не вспомнил о тебе. Эй, — сказал Джонни, обернувшись, — сюда идет Уилкотт.

Я повернулся и увидел, что ко мне идет Бенджамин, засунув руки в карманы, где наверняка спрятано оружие. Несмотря на обычный для него суровый вид — сейчас, например, у него на носу была засохшая болячка, явно результат какой-то другой драки, — я не испугался. С тех пор, как Томми стал играть в младшей команде, которую Бенджамин помогал тренировать, он стал относиться ко мне мягче. Угрозы и грозные взгляды сменил на милостивое безразличие, по временам граничившее с дружелюбием. Я решил, что это из-за того, что он был бы не прочь иметь такого младшего братишку, как Томми. Я решил также, что это может быть из-за угроз братьев Сеззаро убить его, если он только посмотрит на меня как-нибудь не так. За такую защиту мне придется выплачивать Джонни по сто тысяч долларов ежегодно, причем половина пойдет Большому Тони.

— Привет, — сказал Бенджамин, подходя к нам.

Джонни встал между нами.

— Что тебе нужно, Бенджи? — спросил он, самодовольно ухмыляясь. Боковым зрением я заметил, что Большой Тони отделился от группы старших мальчишек и стал продвигаться в нашем направлении.

— Привет, Бенджамин, — ответил я, делая вид, что не замечаю, как Большой Тони быстро приближается к нам.

— Знаешь, по-моему, этот мужик настоящий подонок, — сказал Бенджамин. — Ну, тот, который говорит, что он твой отец. Он не говорит, что он и Томми отец?

— Нет. Он говорит, что он только мой отец.

— Мы с мамой так и подумали. Дерьмо он, а не мужик.

— Да, — согласился я, — дерьмо.

— Мы заставим его убраться отсюда, — небрежно вставил Джонни. — И тебя тоже.

— Я же только разговариваю с ним, — сказал Бенджамин, но в этот момент мисс Полк открыла дверь, и цепочка стала двигаться вперед.

Когда я был у своего шкафчика, меня позвали в кабинет миссис Плэнк. В последние несколько дней у нее был скорбный вид истинной католички, и в холле и в столовой она смотрела на меня поверх очков. Я понимал, что назревает аудиенция в ее кабинете, в этой палате пыли.

Сидя на деревянном стуле на уже ставшем привычным месте перед ее письменным столом и снова ожидая, когда она перестанет говорить по телефону, я позволил себе внимательнее рассмотреть безухого Иисуса. Он смотрел на меня с большим беспокойством, чем раньше, а улыбка приобрела оттенок опасения и озабоченности. Брови были подняты явно выше прежнего, в глазах, будто бы произносивших «За ваше здоровье!», появились печаль и желание утешить. Мне это было приятно.

— Ну, Тедди, — начала она, разделавшись с телефоном, — как ты, держишься?

— Да.

Я смотрел в пол. В это утро миссис Плэнк выглядела особенно древней, все ее лицо стянулось в морщины, и рот на нем был как будто дырочка от булавки. В другом конце ее темного кабинета пошевеливался ком перекати-поля.

— Понимаю, тебе в последнее время пришлось многое пережить. Должно быть, это очень тяжело.

Я ничего не ответил. Мне захотелось в туалет.

— Тедди, посмотри на меня, пожалуйста. Невежливо так вот смотреть в пол. И не сутулься. — Я поднял глаза на миссис Плэнк. — Я лишь хочу сказать тебе, если будет очень тяжело, ты знаешь к кому обратиться, не так ли?

— Да, — автоматически ответил я, — к Иисусу.

Миссис Плэнк удивилась, и мне даже показалось, начала говорить: «К кому?», но вовремя остановилась:

— О да, конечно. Но ты можешь обратиться также и к нам, к мисс Полк, ко мне или к мисс Грейс.